Main menu

Когда говорят о политической лирике Ф.И. Тютчева, непременно добавляют, как бы извиняясь, что она выражала его отсталые, архаичные взгляды. Так, Лотман, справедливо отмечая главную функцию поэзии в самосознании и самовыражении личности, с облегчением говорил, что «его (Тютчева) консервативно-славянофильские воззрения, …почти никак не отражались в философской и интимной лирике, …а стихотворения, содержащие непосредственное выражение политических идей поэта, имеют второстепенное значение». Козырев, отмечая христианские мотивы в стихах Тютчева, оговаривался, что «имел в виду отнюдь не злободневные стихи с их более или менее православно-монархической окраской».
Даже Пигарев отмечает, что «философия истории Тютчева [и, добавим, его политическая лирика. — Д.М.] ограничена рамками славянофильских, великодержавных идей, всецело посвящена защите старого мира и по существу лишена подлинного историзма».
Примеры можно продолжать до бесконечности, но все же необходимо разобраться, какие именно «славянофильские» взгляды поэта так настораживали исследователей его творчества и в чем же заключался тютчевский «шовинизм».
Оговоримся сразу, что политическая, публицистическая лирика Тютчева — своеобразное явление поэзии XIX века, традиционно восходящее к поэтической риторике XVIII века, основным исходным материалом для которой служил не столько остро схваченный текущий момент, сколько углубленный философско-исторический, поэтический анализ действительности. Поэтому «публицистика» Тютчева ничего общего не имеет с публицистикой в стихах нынешних дней — начиная с Маяковского и кончая Евтушенко: различие между ними такое же, как между живописным изображением и фотографией.
Могут, однако, возразить, что Тютчев сам неодобрительно отзывался о своих стихах, считая, что они не более чем аналогия журнальных статей. Но это нельзя понимать буквально — «аналогия» есть некая трансформация определенных идей в поэтическую форму, т. е. приобретение таких черт, как метафористичность и афористичность. В центре «политической» лирики Тютчева — идея, образ, яркое изображение события во всей его исторической, философской взаимосвязи.

II
Прежде чем перейти к «славянофильско-шовинистическим» взглядам Тютчева, рассмотрим его концепцию монархической власти, нашедшую отображение не только в публицистических статьях, но и в некоторых ярких поэтических сочинениях. Отметим, что тогда теория, или точнее — тема Запада и Востока, в творчестве Тютчева приобретает несколько иную окраску. Но для начала отметим некоторые основные вехи мировоззрения Тютчева, изложенные в его статьях и письмах.
«Революция, — писал он, — чистейший продукт, последнее слово, высшее выражение того, что принято называть цивилизацией Запада. Это современная мысль, во всей своей цельности... Мысль такова: человек, в конечном счете, зависит только от себя самого. Всякая власть исходит от человека, всё провозглашающее себя выше человека — либо иллюзия, либо обман. Словом, апофеоз человеческого я в самом буквальном смысле слова... Революция... есть не что иное, как апофеоз того же самого человеческого я, достигшего полнейшего расцвета.»
В отрицании «иллюзий», то есть традиционных исторических, божественных, духовно-нравственных начал, в приоритете материального начала в мировосприятии Тютчев видел причину будущего распада Европейской цивилизации. Поистине пророчески предсказывая грянувшие в XX веке события, он предположил, что дальнейшее движение и развитие этого направления мысли способно «привести Европу к состоянию варварства, не имеющего ничего себе подобного в истории мира и в котором найдут себе оправдания всяческие угнетения», и далее: «Это дальнейшее выполнение все того же дела — обоготворения человека человеком, это все та же человеческая воля, возведенная в нечто абсолютное и державное, в закон верховный и безусловный».
Настоящая власть — божественна. Но это значит — в понимании Тютчева — следование традиционным духовно-нравственным началам, историческим традициям. Тютчеву представлялось, что именно монархия в России имела этот стержень — в противовес Западной Европе, основы которой заложил Рим, желавший «устроить царство Христово как царство мира сего».
Опора России — в православии, той ветви Христианства, суть которой наиболее наполнена духовно-исторической преемственностью с многовековой культурой с одной стороны, и — с обрядами язычества тесно связанными с воззрениями славян на природу — с другой.
Поэтому, по Тютчеву, суть правления даже не в его внешней форме (монархия, деспотия или республика), а в этическом стержне или в духовной опоре существующей власти. Это понимание особенно ярко выражено Тютчевым в стихотворении «Наполеон» (1836, 1840).
Казалось, сама природа щедро одарила «самовластного гения» и «сына революции», но ему служат демоны — и крах его неизбежен, ибо
...освящающая сила,
Непостижимая уму,
Души его не озарила
И не приблизилась к нему.
Он был земной, не Божий пламень,
Он гордо плыл, презритель волн, —
Но о подводной веры камень
В щепы разбился утлый челн.

Без «освящающей силы веры» — любая советская власть разлетится в прах, даже если она будет простираться чуть ли не на весь мир... Иным представляется нам в этом ключе и смысл стихотворения «14 декабря 1825 года»:
Вас развратило самовластье,
И меч его вас поразил,
И в неподкупном беспристрастье
Сей приговор Закон свершил.

В соответствии со своей концепцией Тютчев ведет речь вовсе не о царском самодержавии. Царская власть законна, следует традиционным духовно-нравственным началам. Самовластье, развратившее декабристов, — это идея Запада, та самая революционная идея, о которой мы говорили выше, именно эта идея «развратила» дух отдельных представителей дворянства России, толкнула их на путь не столько выступления против самодержавия, сколько за немедленное сближение России и Запада в пресловутом «общеевропейском доме», что несомненно вызвало бы духовное перерождение России в духе ненавистной Тютчеву идеи «обожествления человеком человека».
Это «самовластие» и есть та самая грядущая деспотия — деспотия личности, а вовсе не пресловутая царская власть.
Характерно, что В.И. Ленин все революционное движение в России отсчитывал именно с 1825 года и именно с декабристов — ибо в основе революционной идеи в России лежали именно те передовые идеи, смысл которых разоблачил Тютчев и предрекал возвращение Европы в состояние варварства в случае победы этих идей — чему мы и явились свидетелями живыми. Меч, поразивший декабристов и Наполеона, — это отсутствие опоры в народе, в его исторических, духовных основах.
В этом случае совершенно логично звучат последние строки четверостишия — «закон» лишь «скрепил» неизбежное поражение движения, лишь «скрепил» свершившуюся по воле судеб казнь.
Принципы власти как единства интересов личности, народа, государства, основанного на духовно-нравственных и исторических началах («Божественная власть, Божья правда») отражены в одном из последних стихотворений Тютчева «Наполеон III» (1872).
— Как шатко все, в чем правды нет! — восклицает поэт и далее заключает:
Лишь там, лишь в той семье народной,
Где с властью высшею живая связь слышна
И где она закреплена,
Взаимной верою и совестью свободной,
Где святы все ее условья
И ей народ одушевлен...

Вот почему, разуверившись, отчаявшись получить хоть какое-то ощутимое влияние на ход событий в тяжелый для нее период, поэт после смерти Николая I восклицает: «Не Богу ты служил и не России», ибо именно отход от основных, стержневых принципов власти, изложенных в стихотворении «Наполеон III», по мнению Тютчева, явился причиной поражения России в войне с Западом (ее внутренняя болезнь).
К сожалению, проникновение индивидуалистической идеи Запада во внутреннюю жизнь России все более и более усиливалось. Этот процесс разрушения шел под видом «передовых» и «прогрессивных» общественных идей, начиная от дарвинизма и кончая эмансипацией женщин, принимая все более извращенные и уродливые формы, и как логичное завершение — победа материалистического, а затем марксистского мировоззрения, и как итог кризисного развития русской мысли — наш сегодняшний день.
Тютчев понимал опасность «западных веяний», тем более опасность бездумного, поверхностно-внешнего заимствования. Он беспощадно высмеивал новоявленных либералов, отказывающихся от заветов прадедов:
Куда вам в члены Английских палат?
Вы просто члены Английского клуба...
А ваш талант — и сам все ищет в солнце пятен,
И смрадным дымом он Отечества коптит!

В некоторых случаях ирония Тютчева соединилась с горьким пророчеством:
Напрасный труд — нет, их не вразумишь, —
Чем либеральней, тем они пошлее.
Цивилизация для них фетиш,
Но недоступна им ее идея.

Как перед ней ни гнитесь, господа,
Вам не сникать признания Европы.
В ее глазах вы будете всегда
Не слуги просвещенья, а холопы.

Тютчев предвидел (да и не только он один) развитие идеи от декабристов, Чаадаева и Кавелина — до «нигилистов», ниспровергающих Россию и ее духовно-нравственные основы, до Троцкого и Бухарина, до концентрационных лагерей 1918 года и «красного» террора. Победа Революции в России — это победа Запада над Россией. Итог этот был предопределен уже в 60-ые годы XIX века
Куда сомнителен мне твой,
Святая Русь, прогресс житейский!
Была крестьянской ты избой,
Теперь ты сделалась лакейской.

Обратим внимание, что Тютчев пишет именно о «житейском» прогрессе, а не о прогрессе как совершенствовании религиозных и духовных основ Византии, заложенных в фундаменте русской культуры.
Итак, выбит стержень русской государственности — православие, эта духовно-нравственная традиционно-историческая опора народа; Русь рухнула, распавшись изнутри. То, что мы видим ныне, — это заключительные этапы ее вселенского распада, распада нации и государственности, спасение которых могло бы произойти только на путях возврата к традициям и духовным истокам, к концептуальной модели Божественной власти.
У нас есть прекрасный пример — Япония, да и многие страны Западной Европы так и не расстались с этой так называемой «условностью» (то есть монархией) — Англия, Испания, Бельгия, Голландия, Швеция, Норвегия...
Однако курс правительства на «демократизацию» по западному образцу на базе полного отрицания и осмеяния национальных начал только ускорит распад и приведет к окончательному уничтожению народа. Можно заключить, что в долгой борьбе Запада и Востока, Рима и Византии победил Запад.
Революция — детище Европейской цивилизации — поглотила Россию и уничтожила ее как исторически сложившуюся державу, а русских как нацию. Более того, можно сказать, что Россия спасла Европу на некоторое время от распада — она не только приостановила процесс развития Революции в Европе, устрашая всех своим кровавым примером, но и приняла многие тысячи представителей идеи, которые стали в строй защитников революции в России, избавив тем самым Европу от своего многочисленного присутствия. Так же как в свое время от монголо-татарского нашествия Россия спасла Европу от нашествия революции.
Но Европа не спасла Россию. Европа возликовала при виде падения России и будет за это жестоко наказана.
Не потеряли актуальности пророчества Тютчева насчет Германии — история повторяется и, возможно, в худшем варианте.
Европа — несомненно — будет ввергнута в новую войну, и несомненно — независимо от того, кто возьмет верх, — падет под ударами мусульманского востока, набирающего силу.
С гибелью России падет и вся христианская цивилизация.

III
Но, отвлекаясь от мрачных пророчеств, которые есть просто выводы из известных обобщений, вернемся к «славянофильско-великодержавным» идеям Тютчева, которые четко проявились уже в ранний период его творчества. Начнем со стихотворения «Как дочь родную на закланье...» написанного по поводу польского восстания 1831 года. Общеизвестна подоплека польских событий и яростная антирусская кампания Запада, вплоть до призывов к вооруженному вмешательству.
Как дочь родную на закланье
Агамемнон богам принес,
Прося попутных бурь дыханья
У негодующих небес —
Так мы над горестной Варшавой
Удар свершили роковой.
Да купим сей ценой кровавой
России целость и покой...
Но прочь от нас венец бесславья,
Сплетенный рабскою рукой.
Не за Коран самодержавья
Кровь русская лилась рекой!
Нет! Нас одушевляло в бое
Не чревобесие меча,
Не зверство янычар ручное
И не покорность палача!
Другая мысль, другая вера
У русских билася в груди
Грозой спасительной примера
Державы целость обрести,
Славян родные поколенья
Под знамя русское собрать
И весть на подвиг просвещенья
Единомысленных, как рать...

Итак, вот он — «великодержавный шовинизм» Тютчева. Пигарев назвал точку зрения поэта «казенно-официальной», далекой от «передовых политических идеалов» (что это за «передовые идеалы», которые вдохновляют поколения террористов, ниспровергающих не столько само самодержавие, сколько Россию с ее «неблагодарным народом», нынче уже известно).
Тютчев, как и многие другие выдающиеся русские мыслители, не разделял подобного рода «передовых идей» — и об этом мы скажем ниже.
Но где же «казенный шовинизм» поэта? Во-первых, в стихотворении, посвященном победе, начисто отсутствуют мотивы торжества победителей — об этом ни слова. Тон стихотворения скорее драматичный, чем хвалебно-помпезный. Война велась не за территориальные приобретения, не с целью порабощения соседнего народа и подчинения его, а ради высшей (по мнению Тютчева) справедливости — возвращения братьев-славян в родную семью:
Славян родные поколенья
Под знамя русское собрать
И весть на подвиг просвещенья
Единомысленных, как рать.

Под «единомыслием» следует понимать возвращение братского народа в лоно православия. Духовное размежевание славян — это самое главное препятствие их единства. Извечное противостояние православия и папства (Восток — Запад), страх, недоверие, ненависть и беспощадная борьба Запада вылились в духовное отторжение части западных славян и, более того, — в постоянное раздувание братоубийственных войн, трагическое противостояние между Россией и Польшей.
Как философ, как мыслитель Тютчев видел единственную возможность восстановления исторического единства славян — на путях духовно-нравственных:
Сие то высшее сознанье
Вело ваш доблестный народ.
Путей небесных оправданье
Он смело на себя берет...

Само отношение к противоборствующей стороне знаменательно: взятие «горестной Варшавы» — очистительная готовность к жертве (вспомним, что Ифигения все же не погибла). Тютчев говорил о падении «одноплеменного орла» на «очистительный костер» и заключил:
Верь слову русского народа,
Твой пепл мы свято сбережем,
И наша общая свобода,
Как феникс, зародиться в нем.

Можно сказать, что уже в этих строках, написанных в 1831 году и опубликованных в 1879, изложена суть философской концепции Тютчева, раскрытая в его более поздних стихотворениях и политических статьях. Истоком противостояния в Европе Тютчев видит прежде всего в противостоянии Запада и Востока. Противостояние это вселенское, уходящее корнями во времена раскола христианства и Римской империи. Россия — наследница Византии, а Запад — наследник Римских начал. Западные славяне попали не только в государственную, но и в духовную зависимость от Запада, который постоянно использует это в своей политике против Востока, так русско-польские конфликты были едва ли не хроническими на протяжении долгих столетий и в наше время. Запад боялся усиления России, и особенно — союза Славянских народов и их единства, тогда и численно, и экономически, и духовно славянская Европа будет недосягаема для них.
Характерно, что Тютчев видел возможность единства прежде всего не в политических союзах, понимая всю непрочность подобных образований, а прежде всего ему виделся союз славян на основе возрождения исторических, духовно-нравственных связей. Прежде всего в религии православия видел Тютчев истоки будущего единства: «...в этих обрядах, глубоко исторических, в этом русско-византийском мире, где жизнь и обрядность сливаются и который столь древен, что даже сам Рим сравнительно с ним кажется нововведением — во всем этом для тех, у кого есть чутье, открывается подобным явлением величие несравненной поэзии... ибо к чувству столь древнего прошлого неизбежно присоединяется предчувствие неизмеримого будущего».
Это духовное объединение, несущее в себе неистребимость исторических традиций, заложенных в самой человеческой природе.
Так что утверждать, что идея объединения славян в своей основе экспансионистская и великодержавная, — не совсем верно.
Так, в стихотворении «Два единства» Тютчев заключает:
Единство, — возвестил оракул наших дней, —
Быть может спаяно железом лишь и кровью.
Но мы попробуем спаять его любовью,
А там увидим, что прочней...

Поэтому объединение славян — это прежде всего объединение духовное, на основе традиционно-исторических начал. Именно так звучат призывы к объединению славян под эгидой Византии в стихотворениях «Русская география», «Спиритическое предсказание» и т. д.:
Вставай же, Русь! Уж близок час!
Вставай Христовой правды ради
Уж не пора ль, перекрестясь,
Ударить в колокол в Царьграде?

Москва, и град Петров, и Константинов град —
Вот царства русского заветные столицы...

«И своды древние Софии
В возобновленной Византии
Вновь осенят Христов алтарь»,
Пади пред ними, царь России, —
И встань как всеславянский царь!

Обратим внимание на последние строки — призыв к государю «пасть пред Христовым алтарем» (т. е. вернуться к духовно-нравственным истокам) и лишь только после этого подняться как «всеславянскому царю».
Это лишний раз подтверждает высказанную мысль о том, что Тютчев понимал проблему единения по-иному, чем политику территориальных захватов.
К. Пигарев отмечал, что поражение России в Крымской войне привело Тютчева к мысли об ошибочности его «византийских» воззрений. Однако едва ли это так. И едва ли идеи славянского единства перешли у Тютчева только в область духовно-нравственных связей.
У Тютчева — как у дипломата, как у поэта — вопрос единства был и остался двуединым: и духовно-нравственным, и географическим. О том, что Тютчев остался на своих прежних позициях, несмотря на очевидное разочарование — вызванное прежде всего бездарными действиями существующего правительства, свидетельствует его стихотворное послание «Славянам», написанное в 1867 году. Именно после Крымской войны Тютчев еще раз убедился в том, что единство славян — главный вопрос величия России и стабильности Европы:
Хотя враждебною судьбиной
И были мы разлучены,
Но все же мы народ единый,
Единой матери сыны.
Но все же братья мы родные!
Вот, вот, что ненавидят в нас!
Вам не прощается Россия,
России — не прощают вас!

Тютчев понимал, какого соперника получит Запад в лице предполагаемого Славянского союза, которого так боялась цивилизованная Европа...
Смущает их и до испугу,
Что вся славянская семья
В лицо и недругу и другу
Впервые скажет: — Это я!
При неотступном вспоминанье
О длинной цепи злых обид
Славянское самосознанье,
Как Божья кара, их страшит!

Возрождение славянского единства Запад не случайно связывал с укреплением позиций Российской империи на европейской и мировой политической арене.
Кстати, правоту взглядов Тютчева насчет братства, «спаянного любовью», подтвердила жизнь. Единство славян на почве «пролетарского интернационализма» оказалось пустыми словами. Более того, единство на основе разрушительной идеи, прямо противоположной не только православию, но и христианству вообще, привело к еще более глубокому разобщению и едва ли не открытой враждебности западных славян к России. Можно сказать, что политика Западной Европы в отношении раскола духовно-нравственного и традиционно-исторического единства славян завершилась полным успехом.
Говоря о теме славянского единения, уместно указать на совпадение, точнее на развитие в творчестве Тютчева идей Пушкина, выраженных в знаменитом стихотворении «Клеветникам России»:
Славянские ль ручьи сольются в русском море?
Оно ль иссякнет? Вот вопрос...
Как видим, Пушкин видел судьбу будущей России в славянском единстве. И от решения этого вопроса он предлагал дальнейшие пути развития нации — или к ее поступательному движению — или к вырождению — иссяканию...

1990

Print Friendly, PDF & Email