Александр Бакулевский. Графика А.С. Бакулевского в собрании Д.А. Мизгулина. Книжная серия «Сибирский художественный музей». Тюменский региональный благотворительный Фонд «Возрождение Тобольска». Издательский дом «Азбука», 2013 год.
Альбом репродукций Заслуженного художника России, графика Александра Бакулевского – уже четвертый в серии «Сибирский художественный музей». Напомню, серия издаётся Фондом «Возрождение Тобольска». До этого в «Сибирском художественном музее» было представлено творчество тобольского художника Николая Боцмана, известного путешественника и художника Федора Конюхова и ялуторовского скульптора Владимира Шарапова.
Для начала несколько слов о самом проекте. Обратимся к истории. Во второй половине XIX века в петербургском кружке студентов-сибиряков, куда входили Г.Н. Потанин, Н.М. Ядринцев, С.С. Шашков и другие возникло новое общественное демократическое течение – областничество. В сибиряках областники осознанно видели будущую «новую сибирскую нацию». По возвращению в Сибирь они вели активную деятельность по созданию и развитию в Сибири этногеографической культурной среды, иными словами своего «не заёмного» просвещенного общества. Так в своей статье «Научное значение местных музеев» Ядринцев писал: «Создание таких учреждений, как местные музеи… соединяют общество и образованных людей, они пробуждают любознательность в массе, вот почему они должны быть публичными... Они напоминают, что есть у человека в жизни нечто такое, что… привлекает и соединяет более чем промышленные и торговые дела…»
Актуальность слов Ядринцева сегодня, пожалуй, не менее очевидна, чем во времена зарождения областничества. Отмечу, что Тюменский общественный благотворительный Фонд «Возрождения Тобольска» с самого своего основания активно и целенаправленно занимался и занимается деятельностью по единению сибирской культурного пространства. Сохранение исторических памятников, собирание культурных и исторических ценностей, организация выставок и презентаций творчества современных авторов, целенаправленная издательская деятельность – всё это открывает нам по-новому сибирские города, реки, сибирскую историю, сегодняшнюю сибирскую реальность. Словом ту Сибирь, которая была и остается по-прежнему богатой людьми яркими, талантливыми, самобытными. Любая активная творческая деятельность неизбежно рождает новые идеи. Одна из таких идей и есть книжная серия «Сибирский художественный музей», рассказывающая о Сибири, о художниках-сибиряках; о том, чем мы богаты и славны были, есть и будем.
Задачи книжной серии не только просветительские, но и объединительные, направленные на всеобщее восприятие современной Сибири как единого пространства с собственной уникальной художественной культурой. Именно поэтому книжная серия «Сибирский художественный музей» задумана как единый всесибирский музей в полиграфическом формате, широкодоступный для всех людей, интересующихся культурой Сибирского края.
И доселе Фонд «Возрождения Тобольска» уже не раз обращался к творчеству поэта Дмитрия Мизгулина. Но напомню и о другом – об уникальном издании иного плана «Солонки. Коллекция Дмитрия Мизгулина», выпущенном Фондом в 2012 году.
И посыл автора предисловия к «Солонкам» – Аркадия Елфимова: «Коллекция солонок Дмитрия Мизгулина… уже давно заслуживает быть введенной в научный оборот», – как нельзя точнее, сегодня, определяет истинную ценность и, отчасти, истинные цели самого явления коллекционирования. То есть, не просто собрать коллекцию, а собрать её целенаправленно и продуманно, оставляя потомкам некий концентрированный фрагмент истории, сосредоточенный в каких либо материальных свидетельствах. Причем, собирая, человек сам узнает много нового, обогащает свой внутренний мир, расширяет рамки собственного мироощущения.
Не случайно в послесловии к изданию «Александр Бакулевский. Сибирский художественный музей» редактор Юрий Перминов пишет: «…мне кажется, что он (Дмитрий Мизгулин – С.Ф.) учится читать великого русского поэта (Александра Пушкина – С.Ф.) и по иллюстрациям Бакулевского, который, как никто другой, передал в своих работах это «чрезвычайное… явление русского духа». Иными словами, открывая новые грани Пушкина, в данном случае с помощью графики Александра Бакулевского, Дмитрий Мизгулин ещё и оформляет это открытие в некий материальный, выстроенный конгломерат, чтобы иметь возможность поделиться своим открытием с другими людьми. Итак, Фонд вновь обратился к одной из коллекций Дмитрия Мизгулина – к его собранию графических работ Заслуженного художника России Александра Бакулевского.
Несколько слов об Александре Бакулевском. Он выпускник института имени Репина академии художеств СССР. Проиллюстрировал более 60 книг, более 40 лет проработал в технике ксилографии. Его произведения экспонировались более чем на 200 выставках, в том числе в Италии, в Австрии, в Германии, во Франции, в Чехии и в других странах мира. Некоторые гравюры хранятся в собраниях Третьяковской галереи, музея Пушкина, музеях Нижнего Новгорода, Саратова, Киева... Пятьдесят гравюр мастера находятся в Музее мировой графики Альбертина в Вене.
Об истоках своего пристрастию к рисованию, в одном из своих интервью, художник вспоминает так: «Война. Отец пишет письма домой. И для того, чтобы как-то детей порадовать, он в письмах рисует груши, яблоки так, что я начинаю ощущать вкус этих яблок и груш...» Мы видим, что изначально Бакулевский, говоря об основах творчества, по сути дела выражает суть академического подхода к искусству. В частности в том же интервью он говорит: «Однажды показывали по телевизору работу молодой художницы: там было изображено несколько женских фигур плохо поставленных. Поставить фигуру – одна из задач, которой обучают в художественных училищах, институтах…» То есть, здесь важны два момента: первое, основы мастерства – это, прежде всего школа и еще раз школа; и второе, само мастерство в том, чтобы созданный тобой образ ощущался как реальность. В свете сказанного, думается, что и само обращение в своем творчестве к действительно академической «энциклопедии русской жизни» – к Пушкину у Бакулевского далеко не случайно.
Тема Пушкина не нова в русской графике. Недаром, русский поэт и литературный критик XIX века Аполлон Григорьев писал о нём: «Пушкин — это наше всё». По сути дела вся постпушкинская русская литература питается той кровеносной системой языка, которая во многом создана творчеством великого поэта.
Снова немного истории. Интерес художников-иллюстраторов к произведениям Пушкина появился сразу после выхода в свет его книг. Однако при жизни Александра Сергеевича было напечатано всего 19 иллюстраций. Как отмечает один из искусствоведов: «Напечатанные при жизни иллюстрации были крайне малочисленны, носили случайный характер и не были адекватны художественному уровню поэта». Известно, что первая печатная иллюстрация к произведениям Пушкина – фронтиспис к поэме «Руслан и Людмила», выполненная по эскизу известного художника Алексея Оленина. Позже к произведениям Пушкина обращались многие талантливые художники: Николай Кузьмин, Пётр Соколов, Серж Лифарь, Владимир Фаворский и другие. Кстати, влияние школы последнего, называвшего ксилографию «самой книжной техникой», ощущается в творчестве Бакулевского. Недаром, один из моих знакомых художников, искусствовед и философ по образованию, листая альбом Бакулевского, сразу спросил: «Он случайно не ученик Фаворского?»
Пушкиниана Бакулевского это одновременно и точное эмоциональное проникновение в образный мир поэта, и современное видение гениальных произведений глазами человека XXI века. Как мы уже упоминали, любовь к творчеству великого русского поэта Бакулевский впервые наиболее полно осознал еще в студенческие годы, когда учился в мастерской Василия Звонцова. Впрочем, тогда, в студенчестве, он вряд ли мог предполагать, что графическое прочтение Пушкина станет делом всей его жизни. Но методы работы Звонцова и его отношение к творчеству Пушкина оказали влияние на выбор темы дипломной работы. Ей стал цикл иллюстраций к пушкинской повести «Барышня-крестьянка». Именно эта работа открыла молодому художнику дорогу в Союз художников России, как писали в отзывах об этом цикле миниатюр искусствоведы: «Уже первые иллюстрации к «Барышне-крестьянке» привлекли отточенной техникой, сдержанным и тонким вкусом. Чёткий, но не резкий штрих, чуть приглушённый чёрный цвет, плавность линий — всё здесь объединено в единое тоновое звучание. Художник проиллюстрировал все основные эпизоды пушкинской повести, сумев уловить лиричность и драматичность её стиля».
Интересно, что сказал в упомянутом уже мною интервью сам Александр Бакулевский про свои иллюстрации к «Барышне-крестьянке»: «У меня нет каких-то мудрых мыслей, идей, которые не знакомы человечеству. Я не жду того, что человечество ахнет и скажет: «Господи, о чем же мы думали? Как этого раньше не осознали?». Если я сделал какую-то работу, я не считаю, что создал что-то сверхъестественное».
Однако, уже в этой его работе видны бережное отношение к каждой интонации гениального поэта, прочувствованность того духовного пространства, в котором живут герои повести. Первое, на что сразу обращаешь внимание, – «быстрый и точный карандаш» художника, который прекрасно улавливает самую суть пушкинской основы – его художественного языка. Именно его точность и его динамику. Благодаря этому, говоря языком Бакулевского, в его миниатюрах к «Барышне-крестьянке» «возникает запах яблок и груш».
Картины сельской помещичьей жизни, сцены охоты – все это сразу располагает к лиричности восприятия. На многих миниатюрах сами силуэты расплывчаты, но их границы твёрдо прорисованы и, опять же выражаясь словами самого художника, все фигуры на рисунках «чётко поставлены». На странице 19 альбома – миниатюра «Встреча Лизы и Алексея» – интересен прием, к которому впоследствии художник обратиться ещё не раз: силуэт Лизы светлый, а силуэт Алексея темный. Такое впечатление, что девушка возникла перед ним, говоря словами поэта «как мимолетное виденье, как гений чистой красоты», и в любой момент может так же легко исчезнуть, запросто раствориться в воздухе.
В этом же цикле, в частности на упоминаемой нами гравюре художник использует приём, который потом достаточно часто будет применять в своём творчестве: обогащает чёрно-белую гравюру цветом. Мы видим, что фон миниатюры, на котором «поставлены» светлая и темная фигуры Лизы и Алексея, выполнен другим цветом. Цвет здесь как бы подчеркивает пластику чёрно-белого изображения. Но главное – повышает эмоциональность восприятия момента: на этом «серединном» цветном фоне хорошо прочитываются контрастные образы Алексея и Лизы, их жесты, позы и иные эмоциональные составляющие. К слову о жестах. О «точности карандаша» в миниатюрах говорит и то, как точно художник прорисовывает каждый изгиб руки героя, наклон его головы и т.д. Это объяснимо, в миниатюре сам формат диктует точность и характерность. А что более точно и характерно выражает чувства и переживания героя, чем его жестикуляция и мимика? Но вспомнив о мимике, следует помнить и о том, что это миниатюры, где лица героев не столь очевидны для нашего зрения. Наверное, поэтому автор сознательно редко обращается к портрету, делая больший упор на характерность жестов.
Так же точен Бакулевский и в других миниатюрах-иллюстрациях к «Повестям Белкина», представленных в коллекции Дмитрия Мизгулина.
Вот «Побег из-под венца» и «Проводник» – миниатюры к пушкинской повести «Метель». Здесь все построено на контрасте двух изображений. На первом из них – метель: поперечные штрихи снежных завихрений как бы смазывают, размывают силуэты. Даже санный след сразу за каретой переметается и затягивается снегом, теряется в пространстве. Невольно возникает ощущение тревоги и беспокойства. На втором, напротив, спокойно всё вокруг, спокойна фигура ведущего лошадь проводника. Метель закончилась, на дороге четко отображается округлый, спокойный санный след.
То же самое в диптихе-развороте «Месть Сильвио», иллюстрирующем повесть «Выстрел». На каждой миниатюр по фигуре, они стоят друг напротив друга. С одной стороны – фигура графа в тревожном ожидании. Свечи, точнее их пламя, сама фигура, даже штора, словно в тревожном ожидании наклонены слегка в сторону второй миниатюры, с изображением Сильвио. На этой части разворота штора словно сорвана сильным порывом ветра, сам герой, будто в едином порыве устремлен вперед – он весь как продолжение своего выстрела, своей мести…
Вот станционный смотритель провожающий Дуню в неизвестность, его предчувствия, и… его могила; вот гробовщик из одноименной повести со своими страшными гостями…
Но, пожалуй, что вполне закономерно, более всего внимание искусствоведов обращено к иллюстрациям Александра Бакулевского к гениальному пушкинскому роману «Евгений Онегин» - той самой «энциклопедии русской жизни». Отметим, в поэзии форма всегда более активна, чем в прозе. Её всегда труднее «перевести» на другой язык, в частности, на язык изобразительный. Кроме того пушкинский поэтический язык романа быстр, динамичен, оттого так же динамичен и «быстрый и точный карандаш» Бакулевского, мотив движения здесь главный в формальном решении всего цикла.
Однако отметим, движение движению – рознь. Вот бал – «Именины Татьяны», что-то раскрепощенное, простодушно-провинциальное, но одновременно теплое и душевное есть в этих танцах; вот Татьяна – в романтическом ожидании, стоящая на балконе; вот – два молодых барина едут на пролетке в гости к Лариным, ведя, скорее всего, праздную беседу… уютное деревенское поместье, объяснение в любви питерского франта и скромной, мечтательной Татьяны… Здесь, как и в свидании Лизы и Алексея, фигурка Онегина темная, он такой же уверенный в себе, как Алексей, а фигурка Татьяны светлая, как фигурка Лизы на миниатюре к «Барышне-крестьянке», правда, Татьяна здесь не столько «видение», сколько скромная провинциальная мечтательная барышня опускающая взор… А вот – Петербург. Здесь всё другое: уже совсем другие сани, несущиеся по столичным заснеженным улицам, точно в пушкинской «Метели», только метель эта не разбушевавшаяся стихия, а снежные вихри, вздымаемые самими несущимися санями. А вот уже совсем другой бал, более чинный, более напыщенный и манерный… более столичный… Недаром что в Дворянском собрании. Художник словно показывает столичное высокомерие, скрытое за этими сдержанными, внешне холодновато-благочестивыми манерами…
И, конечно же, в этом ряду сам юный лицеист Саша Пушкин, и дивные царскосельские сады, и «пора мой друг пора»… и мудрый и величавый учитель поэта – «старик Державин нас приметил»… А далее уже зрелое «Я помню чудное мгновенье», «Мороз и солнце, день чудесный» и рядом – державинский шаловливый Купидон – возможно даже сам Пушкин – который словно не дает покоя старику Державину…
И здесь же всё что рождается из Пушкина: кольцовское «Не шуми ты рожь», бунинское «Тихой ночью», фетовское «Сияла ночь. Луной был полон сад», цветаевское «Мой милый, что тебе я сделала»… блоковское, ахматовское, пастернаковское, есенинское… да мало ли чьё – «немного изначально пушкинское».
В иллюстрациях Бакулевского это «изначально пушкинское» в русской поэзии, в русской литературе достаточно зримо. Казалось бы, совершенно особняком стоит серия иллюстраций к роману Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Точнее, не серия, а его художественный вклад в единственный экземпляр романа ручной работы. От футляра до иллюстраций, выполненный Бакулевским совместно с единомышленниками, и представленный на 79-ом Международном Салоне Искусств в Бурже.
Несмотря на кажущуюся особняковость этой работы, вся динамика шабаша свиты Воланда подсознательно приводит нас опять же к пушкинскому – «Домового ли хоронят, ведьму ль замуж выдают…» Или взгляд Воланда холодный и беспристрастный – «Но человека человек послал к анчару властным взглядом…» И лицо Мастера, который слишком многое понимает, но ничего не в силах изменить в этом течении мира, и мятежные поиски истины поэта Ивана Бездомного на фоне сытых и довольные лица успешных литераторов, которые нашли свои «норки» в этой жизни, и обретение вечного покоя в этой бешеной скачке – всё это невольно обращает к Пушкину… к его «нашему всё».
Необходимо немного сказать и об иллюстрациях к стихотворениям самого Дмитрия Мизгулина, которые тоже представлены в альбоме. Они более прозрачны, выполнены росчерками гуаши. На фоне остального содержания альбома, они смотрятся, словно новые картины, которые пока еще не отягощены морщинами времени.
Ангелы, купола, дети и скрытый под водами озера Китеж-град, как некий символ обретения чего-то вечного. И фигура человека в лодке, ищущего его - Китеж, склоняющегося над отражением этого вечного…
Говоря об альбоме графики Бакулевского, хотелось бы заострить внимание ещё на одном факте. Для этого ещё раз обратимся к истории. Век XIX. Коллекции, в том числе и художественные, большинства сибирских музеев формируются во многом за счёт частных пожертвований представителей самых разных слоев населения. Напомнить в связи с этим одно очень точное замечание генерал-губернатора Сибири М.М. Сперанского: «Сибирь есть настоящая отчизна Дон Кихотов». Причём идеи просветительского донкихотства были не чужды не только представителям сибирского областничества. Так, один из создателей Барнаульского горного музеума начальник округа Колывано-Воскресенских заводов Пётр Фролов, обладая уникальной художественной коллекцией, в которую входили картины многих известных русских и западноевропейских художников, среди которых было несколько живописных произведений кисти Рембрандта, положил этой частной коллекцией начало собранию художественного отдела Алтайского краеведческого музея. Или купец-чуец Алексей Васенева, который, собрал много ценнейших монгольских рукописей, китайских книг и подарил их музеям и профессуре Томска и Петербурга. И сегодняшний день не исключение. С учетом того, что многие сибирские музеи, пережили многочисленные катаклизмы ХХ века, многие из них утратили значительную часть своих коллекций, а выжив всё же, эти хранилища культурных и художественных ценностей в конце ХХ века оказались буквально перед гамлетовским выбором – быть или не быть? Денег на их содержание и развитие отпускается ныне куда как меньше, чем на всевозможные политические «шоу». Не потому ли музеями сегодня практически не закупается шедевров живописи, а картины многих талантливых художников в лучшем случае продаются в частные коллекции Нью-Йорка, Токио, скупаются китайцами, да и сами художники живут впроголодь, порой вынуждены перебиваться изготовлением всевозможных «ходовых» дешёвых поделок.
И на фоне этой государственной бесхозности вызывает безусловное уважение благородное «донкихотство» отдельных людей, которые реальными делами пытаются воссоздать единое культурное пространство Сибири, таких, как коллекционер, поэт, президент Ханты-Мансийского банка Дмитрий Мизгулин.