Main menu

Дмитрий Мизгулин. В зеркале изменчивой природы: Общественный благотворительный фонд «Возрождения Тобольска». – 2011 г.

И подумалось тогда: держу в руках книгу…

Давненько, честно говоря, этакое, трепетное в душе не возникало. Если припомнить, примерно тоже чувствовал, когда лет пять назад мне дозволили подержать в руках рукописные церковные книги XVII-XVIII века в библиотеке храма св. великомученицы Екатерины Александрийской в с. Сростки. Или, скажем, когда я удачно, ещё в далёком 1988 году, купил в книжном избранные стихотворения Алексея Прасолова, выпущенные в советском ещё тогда издательстве «Современник». Книга была бережно оформленна удивительно точными и выразительными работами художника-графика С. Косенкова другим художником-оформителем Д. Константиновым. Давненько это было…

Не знаю, то ли почти не издают нынче так, то ли просто до нас эти издания не доходят?..

Чтобы было понятнее, о чём разговор, любые рукотворные изделия, то есть то, что руками людей сделано, бывают либо поточными, либо – штучными, индивидуальными. Как ружьё, например. Возьмёшь поточное: ну, без брака сделано; ну, стреляет; ну, даже точно, если хорошо пристреляно… А штучное – оно ещё и в плече как влитое лежит, и «щека» прямо под тебя в размер подогнана, и палец на курок ложится – как будто тут всё время и был. Словно и не ружьё вовсе, а естественное твоё продолжение!.. Думаю, охотники меня поймут. Или, что уж, что всем понятно, – костюм, допустим. Когда он по тебе сшит, – ничто не жмёт, ничто нигде не тянет и не мешает, всё ладно, всё подогнано и сидит на тебе как с иголочки. Совсем не то, что обычный магазинный, «усреднённого», как водится, размера.

Наверное, нечто подобное и с книгами можно представить. Даже более того, всё-таки книга, не просто вещь или одежда, она ещё и духовное начало в себе содержит.

Берешь ты, скажем, книгу. И – сразу: обложка ли слишком яркая, слишком цветастая – раздражает как-то; шрифт ли мелкий, неразборчивый – и глаза устают быстро, немного прочёл и дальше читать уже не хочется; или картинки слишком уж в лоб содержание «раскрывают» – не знаешь, то ли читать, то ли их, картинки эти, рассматривать… Полистаешь так, и в сторону отложишь. И так почти всегда, когда нынче в книжный захожу и смотрю на великий развал-разносортицу.

Почему так, спросите. Да просто, на мой взгляд, книжное производство сегодня, как и всё иное производство рыночно-поточным стало. В самом плохом смысле. Книга для издателя нынче – источник прибыли, от которого требуется нести в себе информацию потребителю её покупающему, и всё, не боле того. Сам написал эту фразу, сам и ужаснулся: «Загнул, однако». А если без дураков, – ведь всё верно сказал. И по содержанию, и по форме тоже: ну не сказать это иначе, нормальным человеческим языком не сказать о большинстве современных печатных изданий, которые книгой назвать язык с трудом поворачивается.

Держу в руках книгу… – как-то, само собой подумалось.

Начал читать… и – без остановки. Страница за страницей, всё как положено: без всякого напряжения, следуя выстроенному авторами видеоряду, погружаясь всё больше в текст, с необходимыми при нормальном чтении паузами для раздумий – так, чтоб и не скороговоркой, как нынче модно (сколько-то там сотен знаков в минуту), а вдумчиво, с чувством, с толком, с расстановкой. И, в то же время, – без перерывов, не откладывая книгу в сторону…

Почему так? – над этим уже после стал задумываться, когда прочёл.

Намерено абстрагируюсь от разговора о поэзии Дмитрия Мизгулина. Это чтобы ни себя, ни читателя не отвлечь от ответа на этот свой «главный» вопрос. Ведь, иногда чтобы понять целое, нужно мысленно и чётко расчленить это целое на части его же составляющие. Как это сделано, из чего, с помощью чего…

Поэтому о самих стихах скажу вкратце, они близки и созвучны мне по своему содержанию, да и форма, по сути академическая, строгая, тоже всегда у меня симпатию вызывает. Этим, пожалуй, и ограничусь.

Лучше более подробно о другом. Первое, и основное, что сразу отметилось, «В зеркале невидимой природы» – удачный синтез самой поэзии, редакторского составления и художественно-оформительской работы над книгой. Ведь только при очень точном совмещении этих трех «пространств» книга обретает настоящее единство в нашем, читательском восприятии её.

Иными словами, когда я читал, мне ничего не мешало, скорее, наоборот, изображения органично входили в моё сознание как сопровождение к самому тексту, точно некий зримый изобразительно-музыкальный аккомпанемент сопровождает голос певца; и все стихотворения, несмотря на свою самодостаточность и логическую законченность каждого, тем не менее, как бы вытекали одно из другого, создавая единую сюжетную линию, строго выстроенную по всем правилам художественной драматургии.

Иными словами, читал я не сборник стихотворений, а именно книгу. Разница огромная, но достаточно тонкая, и её нужно просто прочувствовать и принять как аксиому, просто доверяясь своим ощущениям.

Это непривычно для читателя ещё и потому, что современные печатные поэтические издания, в большинстве своём, по сути – поэтические сборники. Увы, немногие писатели, да и редакторы, имеют нынче склонность и умение композиционно выстраивать свои ли, чужие произведения. Иными словами, немногие нынче умеют книги составлять.

Сразу отметил для себя – книгу эту составлял поэт. Кому как не поэту, дано понять и оценить наличие поэзии в стихах, её музыку и внутреннюю логику. Причём, понятно было, составитель – поэт большой, настоящий. Всегда внутренне был не согласен с кедринским: «У поэтов есть такой обычай – в круг сойдясь, оплёвывать друг друга…»

У графоманов – да. А настоящий талант – умеет ценить талантливое в другом, он щедр и открыт для любого истинного проявления талантливости извне.

Очень бережно, обращаясь со стихами Дмитрия Мизгулина, Юрий Перминов по крупицам высвечивает читателю главную их содержательную основу. Как он сам обозначает это в предисловие к книге Мизгулина: «Каждый талантливый русский поэт живёт в молитвенной традиции совести, любви, верности своему дому, своему краю, России…», «…поэт Дмитрий Мизгулин верен… прошлому своей страны…», «Природа и дух бессмертны в своём вечном единоборстве, важно сохранить за собой их несуетность и здоровье, обаяние пространства…это Дмитрию Мизгулину удаётся…» и т.д. То есть, концентрат поэтического творчества Мизгулина – и есть верность родовой памяти, традициям, родине. И понятия эти постепенно, по мере чтения книги, обретают всё большую чистоту звучания и зримость, становятся объёмными, более точными по огранке своей.

В предисловии, составитель очень ёмко определяет и мизгулинский талант – умение отделять поэтические зёрна-образы от плёвел и прочей словесной шелухи: «Так терапевт, вслушиваясь в близкое биение другой жизни, отличает характерные шумы от шумихи в коридоре…»

И это при всём том, что составление книги процесс тоже творческий. Тем не менее, редактор-составитель, работая с текстами Мизгулина, очень бережно относится к их внутренней ткани, к их естественной музыке – дабы не повредить, не нарушить. И сами стихи выстраивает таким образом, что стыков между ними не видно было, точно мелодию из нот собирает. И нет в этом никакой натяжки, чувствуется – мелодия эта изначально авторская звучит, мизгулинская мелодия, это его видение мира, его мироощущение.

Отдельная тема – оформление.

Намерено разделю здесь понятия основа или фактура видеоряда и непосредственно работа, ибо принадлежат они двум разным художникам. Практически так же, как в упомянутой вначале книге стихотворений А. Прасолова.

Своей неповторимостью и узнаваемостью, особой сибирскостью своей видеоряд книги, бесспорно, обязан фотоработам Аркадия Елфимова. Именно они и определяют общую фактуру художественного видео замысла книги. И хотя, в одном из телефонных разговоров Аркадий Григорьевич обмолвился: «Там очень мало осталось от моих фотографий…», позволю себе с ним не согласиться. Немного зная его пристрастия, его художественную манеру по фото книгам-дневникам «Мальта» и «Бразилия», по его фундаментальному «Ангелу Сибири» из фотодиптиха книг о Тобольске, выпущенным им в соавторстве с известным фотохудожником Павлом Кривцовым, посмею утверждать, что сибирская основа видеоряда книги «В зеркале изменчивой природы» – елфимовская.

Это и бесконечные сибирские просторы, которым конца и края нет; это и суровая сибирская природа, неброская, неяркая, сдержанная в красках, но иногда очень контрастно проявляющаяся в деталях – будь то ягода-брусника, рассыпанная на траве, или небольшая, щемящая, высветленная промеж облаков полынья закатного неба; это и характерно-сибирские пейзажи – бесконечные холмы, берёзы… и, наконец, храмы – строгие и молчаливые точно люди, светлые и торжественные, спокойные и горделивые, наши родные – сибирские. Всё это по-елфимовски узнаваемо, особенно для тех, кто немного знаком с его творчеством.

Для совсем же непосвящённых поясню, стремление к графичности изображения прослеживается у Елфимова как в упомянутом «Ангеле Сибири», так и в других его книгах. Цвет художником используется очень осторожно, даже скупо – с помощью цвета Елфимов словно расставляет акценты в изображении: скажем, как в снимках «Рябиновые бусы», «На закате», «Родина сказок» и многих других из «Ангела Сибири». В мизгулинской книге это стремление автора фотоснимков к графичности и цветовым акцентам обострено до предела художником-оформителем, но всё равно елфимовская основа-идея чётко проступает сквозь все трансформации. Примерно так же, я однажды увидел фрески в старом бийском храме св. князя Александра Невского, проступающие на старых стенах. С той лишь разницей, что в храме фрески на старых стенах проявились сами по себе, вследствие упавшего на них под определённым углом света, здесь же, в книге Мизгулина все проявления елфимовской фактуры – изначально так задуманы и исполнены художником-оформителем В.Е. Валериусом.

И ещё – небольшой эпизод. Это к подтверждению моих наблюдений о щедрости таланта. Уже после прочтения, я просмотрел фильм-монолог Василия Евгеньевича Валериуса о его работе над книгой Мизгулина. Среди многого прочего интересного для меня, там прозвучало и следующее откровение: «Вначале считалось, что непосредственно сами фотографии Аркадия Григорьевича станут иллюстрациями к этому поэтическому сборнику. Но потом, когда у меня в процессе работы появилась идея их трансформации в графику, я сделал на пробу две картинки и послал их автору фотографий, с подробным объяснением своей концепции, своего видения будущей книги. Естественно, спросив при этом у него разрешения… И он, продемонстрировав необычайную для нашего времени творческую широту, согласился с моими доводами…»

История, как мне кажется, достаточно наглядная и поучительная. Думаю, что не каждый художник сможет вот так перешагнуть своё эго. А то, что оно в каждом творческом человеке есть – тут уж вне всяких сомнений. И в данном случае мне, как человеку способному оценить творческую щедрость, остаётся только снять шляпу.

И наконец, само оформление. Здесь немного поподробнее. Я уже обмолвился, что к моменту начала работы над рецензией на руках у меня была не только сама книга, но и видеозапись монолога художника-оформителя В.Е. Валериуса.

Дело в том, что с работами книжного дизайнера В.Е. Валериуса я практически знаком не был. Наверное, именно поэтому сознательно решился на небольшой, но несомненно важный для меня эксперимент – оставил прослушивание этой мини исповеди художника на самую последнюю очередь. Хотелось сначала как-то пережить и систематизировать собственно свои впечатления о книге, составить своё мнение, в конце концов, а уж потом, сравнить его с первоначальным замыслом художника. Для начала, пробегусь по впечатлениям после прочтения.

Немаловажным в книге мне представляется её формат. Здесь, в книге – А 5-й, зауженный... И почему-то сразу уверенность возникла, там, внутри, – стихи.

Следующее, конечно, обложка – лицо книги. Прежде всего, неброскость оформления, некая благородная сдержанность буквально во всём: и в цветовом решении, и в самом материале, которым обложка обшита… Мне, достаточно знакомому с творчеством Дмитрия Мизгулина, совсем несложно было предположить, что это всё предопределено, прежде всего, мелодией его стихов.

С другой стороны, у читателя менее искушенного мизгулинской поэзией, это должно сразу создавать определённый настрой, почти так же как звук камертона, задающий тональность всему последующему звучанию.

Здесь же, на обложке – неясные контуры, колышущиеся, точно водоросли, под водой… Или это срез веков, моментальный снимок времени?.. И зеркальность. Напомню, название книги – «В зеркале изменчивой природы». И имя автора, и названия книги как бы отражаются в этом зеркале то ли текущей воды, то ли остановленного мгновения.

Далее, немного о динамике зрительного восприятия, так сказать, «листая книгу…» Каждое стихотворение выделено художником отдельной главкой, название которой обозначено целым книжным разворотом. Просто фон. И название… При чтении, получается так – прочёл стихотворение, перелистнул страницу, а там название новой главки – нового стихотворения. Возникает необходимая пауза, небольшая, но вполне достаточная, чтобы предыдущий художественный образ оформился в подсознании, как нечто цельное, как платформа для восприятия следующего, и т.д.

Посмотрим теперь, как расположены сами стихи на содержательных страницах: они находятся на правой стороне разворота, на той самой, куда в первую очередь взгляд падает. На контрастной подложке, наложенной на разворот-изображение. То есть, читать начинаешь сразу, и только потом, боковым зрением улавливаешь картинку-фон.

Если присмотреться края практически всех картинок растушеванные, расплывчатые, но каждая картинка имеет какие-то свои акцентировано-высветленные контрастные пятна. Одно или несколько. Будь то храм, дерево, просвеченный кусочек неба, горсть ярких ягод в траве, волна, облако или что-то ещё.

Но прежде, как я заметил, – текст. Опять же по аналогии с упомянутой книгой Прасолова – оформление здесь не конкурирует с содержанием, оно лишь высвечивает, оттеняет его, делает более ярким, контрастным, выпуклым. Иначе говоря, оно, оформление, играет здесь роль мелодии, роль сопровождения. А солирующая партия всё-таки отдана стихам. Они доминируют, как, собственно, и должно быть в книге стихов.

Такие вот последовательно-отрывочные впечатления при прочтении у меня возникли. Но вернусь к эксперименту, впору теперь и самого художника послушать, чтобы сравнить со своим восприятием. Вот всего лишь несколько выдержек из его монолога:

«Само книжное тело излучает очень мощный художественный образ: большая –маленькая… шершавая – гладкая… жизнерадостная – печальная… режущая руки или ласкающая взгляд…»;

– «Книги стихов – интимная вещь, она не должна быть большой…»;

– «Полагаю, что просто в оформлении стихи не нуждаются. У них внутри уже есть такая мощная структура, что она не требует никакого разъяснения…»;

– «Художник, если рисует, должен подняться на уровень поэзии, которая иллюстрируется. Тогда возникает аккомпанемент, параллельное звучание…»;

– «Я так и задумал эту книгу – стихотворение погружается в некое пространство, которое излучает художественный образ… И это усиливает внутреннее настроение от прочтения, настолько, насколько это удалось передать художнику…»;

– «Так, читая стихотворение «От Волхова до Иртыша…» я представлял, что должна видеть душа, летя над Тобольском, над Сибирью…»;

– «Читал стихотворение, я фиксировал свои ощущения на бумаге, и возникала некая изобразительная мелодия, у которой есть свой ритм, метр… Потом пдбирал фотографию, превращал её в графику, обострял свои эмоциональные ощущения до предела. Эта черно-белая основа делалась крупитчатая, а на неё накладывался цвет…».

Получается, что практически в каждом высказывании художника я находил подтверждение своему восприятию. И, только в одном случае неожиданно случилось разночтение с изначальным его замыслом:

– «Картинка по площади больше, чем подложка со стихами. Поэтому картинка входит в сознание в первую очередь…»

Ни в коем случае не хочу, выдать свои утверждения за истину, скорее, я склонен объяснить это несовпадение особенностями своего субъективного восприятия. Но эксперимент – есть эксперимент, и любой результат, даже «отрицательный», интересен как результат сам по себе.

Здесь важно другое – сам подход художника к оформлению. Валериус изначально как бы отрешается от всех известных привычных шаблонов книжного дизайна и создаёт новую концепцию конкретно для данного произведения, для данной книги. То есть, всё начинается с чистого листа, как бы заново, что характерно для любого творчества.

Интересно, что сам художник признаётся, работа эта для него стала очень важным этапом. Через неё он ещё раз утверждается в понимании, что именно художественное слово, а конкретно – слово поэтическое, призвано оставить печатную книгу живым фактом человеческой культуры.

Эта мысль представляется мне особо важной. Дело в том, что последнее время много говорят о книге электронной, которая, якобы, со временем вытеснит из нашего обихода издания печатные, полностью заменит их.

Вот что говорит об этом Валериус: «Именно стихи останутся книгой бумажной, а не электронным изданием. Я не против электронных изданий… Но, на мой взгляд, повторяется история, что произошла с театром и кино. Говорили, что театр умрет, кино его вытеснит. На деле получилось иначе, родился новый вид искусства – кино. Думаю, в случае с книгой печатной и электронной всё будет так же».

С этим трудно не согласиться.

Опять же опираясь на собственные ощущения, скажу, читая что-либо с монитора, воспринимаю это – даже, если это давно знакомый художественный текст – несколько иначе, чем с традиционных печатных книжных страниц. Монитор будто излучает в моё сознание не столько эмоции, сколько информацию в чистом виде. То есть, при таком чтении я недополучаю именно эмоциональную составляющую.

Может быть поэтому, читая электронное издание, при всём своём желании, не могу я как-то убеждённо и однозначно сказать:

– Я держу в руках книгу…

Print Friendly, PDF & Email