Main menu

Воистину, неисповедимы пути Господни. Так случилось, что мой собрат по Омскому отделению Союза писателей России, замечательный поэт Юрий Перминов, сообщил мне новость, что в наш город из Тобольска на несколько дней приедет Аркадий Елфимов. Юрий рассказал, что Аркадий Григорьевич является председателем Общественного благотворительного Фонда «Возрождение Тобольска», генеральным директором издательского проекта «Тобольск и вся Сибирь». Естественно, что я был в какой-то степени заинтригован, ибо вот уже несколько десятилетий читаю студентам филологического факультета Омского госуниверситета курс по истории литературы Сибири, сам пишу статьи и книги о сибирских писателях. Поэтому мне было чрезвычайно интересно встретиться с этим человеком. Ведь несколько столетий назад именно Тобольск являлся своеобразным духовным центром Сибири. Там возник первый в Сибири журнал «Иртыш, превращающийся в Ипокрену». С Тобольском связано не только священное для всех сибиряков имя Ермака, но и творчество сынов русских: Семена Ремезова, Петра Ершова, Петра Словцова и многих других. К сожалению, мы подзабыли такое имя, как меценат. А ведь во многом культура России держалась на таких людях, как Рябушинские, Морозовы, Третьяковы. Павел Третьяков в своем завещании писал: «Капитал же в сто пятьдесят тысяч рублей серебром я завещаю на устройство в Москве художественного музеума или общественной картинной галереи… Более всех обращаюсь с просьбой к брату Сергею; прошу вникнуть в смысл желания моего, не осмеять его, понять…». Обратим внимание на последние слова – «не осмеять, но понять». Может быть, именно поэтому отечественному обывателю более понятны деяния наших толстосумов, которые тратят свои миллионы на яхты, машины, дома, а меценатство для него представляется какая-то блажью. Но, к частью, не перевелись на Руси люди, которые занимаются меценатством не ради рекламных целей, не для раскручивания своего имиджа, а делают все от чистого сердца, создавая великую Россию. Я считаю, например, гражданским подвигом издание книг Семена Ульяновича Ремезова, писателя, историка, картографа, краеведа, которое предпринял Аркадий Елфимов. И в продолжение нашей истории знакомства. Аркадий Григорьевич подарил мне на прощание прекрасно изданную книгу Валентина Распутина «Живи и помни» и сборник стихов Дмитрия Мизгулина «В зеркале изменчивой природы». Об этой книге мне бы и хотелось поговорить.

Со стихами Дмитрия Мизгулина я раньше встречался, к сожалению, не так часто. Обратил внимание я на этого поэта, когда читал поэтическую подборку в «Нашем современнике» и «Молодой гвардии». Порадовался помню, что русская линия в нашей поэзии не иссякает. Будучи по своей натуре заядлым книжником, я всегда обращал внимание на поэтические новинки. К нашей поэтической клоунаде, всяким там куртуазным маньеристам, концептуалистам и т.д. и т.п. я отношусь прохладно и не спешу загружать подобными опусами свою библиотеку. А вот увидев сборник стихов Мизгулина «Духов день», я остановился на названии. Слишком близко оно оказалось моему мировидению. К счастью, я не ошибся. Со страниц книги зазвучала русская речь. И вот новый сборник. Он во многом необычен. Дело в том, что каждое стихотворение существует не изолированно, а в связке с фотографиями Аркадия Елфимова в художественной обработке с помощью компьютерной графики, предпринятое Василием Валериусом и его помощницей Полиной Винокуровой. В отдельности замечательны и стихи, и картины, но их дуэт дает совершенно новое ощущение. То ли картина дополняет стихи, то ли стихи проясняют картину. Кстати, манера Василия Валериуса во многом необычна. На одном из сайтов я прочитал, что во время работы над «Ревизором» он сделал крайне рискованную попытку создать пространство, активно взаимодействующее с музыкальной тканью и, если сильно повезет, достичь художественного синтеза звука и изображения, чтобы сценография стала как бы еще одним инструментом в оркестре. С помощью компьютерного дизайна были найдены нестандартные решения. Важна именно эта деталь – художественный синтез. Вместе с тем, как заметил сам Василий Евгеньевич в одном из интервью, неважно, какие используются технологические составляющие: создается ли картина с помощью кисти, карандаша или компьютера. Сам художник устанавливает законы художественного пространства, отделяет твердь от хляби и создает внутренне непротиворечивый мир. Все это - проявление божьей искры. Попав под это колдовское обаяние, я вдруг поймал себя на мысли, что передо мной какой-то новый поэтический жанр. Беру на себя смелость назвать его «изопоэзией». Василий Валериус, рассказывая о своей работе над сборником Дмитрия Мизгулина «В зеркале изменчивой природы», подчеркивал, что ему важно было почувствовать мелодию стиха, обобщая до предела тот эмоциональный звук, который услышан в слове.

Позволю себе небольшое отступление. Много лет я профессионально занимался творчеством гениального русского поэта Павла Васильева. Вспоминается такой факт. В Павлодаре, в школе второй ступени, где учился Павел, рисование школьникам преподавал известный русский художник Виктор Павлович Батурин. Он учил детей не только рисованию. Умудренный жизнью старец убеждал: «Художник видит окружающее не только глазами, он ощущает мир своими желаниями, ухом, нервными клетками. Ему слышна даже тишина. Ее надо изобразить. Поэзия и живопись есть одно и то же». И когда мы читаем у Васильева: «Где ночь тиха, что коршун над добычей…». Или его же метафора «ведро серебряного ржанья» из «Тройки». Или из стихотворения «Обоз»: «Снегиревая заря, мерзлая божья рябина, / Кровь на льду раскрасневшийся край земли…», мы понимаем это родство живописи и поэзии. Еще одно подтверждение духовного родства живописи и поэзии мы находим в строчках Николая Заболоцкого, которые известны всем:

Любите живопись, поэты!

Лишь ей, единственной, дано

Души изменчивой приметы

Переносить на полотно.

Для настоящего поэта Слово несет в себе божественный смысл. Оно существует не ради какого-либо определения, а для того, чтобы выразить свою душу в стихах. Истинный поэт не только слышит слово, оно для него обладает пластикой, цветом, красотой. Не случайно некоторые поэты в процессе рождения стиха делают на полях рукописей рисунки (вспомним зарисовки Лермонтова, рисунки Пушкина). Если посмотреть на эту проблему уже с высоты нашей современности, то можно отметить интересную особенность. Многим поэтам становилось тесно в рамках вербального искусства, и они пытались оживить стих средствами искусства визуального. Здесь и «Цветной сонет» А.Рембо, и поэтические опыты футуристов, и видеомы А.Вознесенского. Однако синтез искусств можно принять лишь тогда, когда это не голое экспериментаторство, а желание полнее и ярче раскрыть свою мысль.

Трио Мизгулин-Елфимов-Валериус – явление во многом уникальное в современном искусстве и современной книжной графики. Уникально и само издание сборника. Я не хочу долго останавливаться на этом, потому что в данном случае понадобится целое научное исследование. Важно, чтобы читатель понял, что перед ним отнюдь не иллюстрации к стихотворениям. Больше того, возьму на себя смелость утверждать, что если бы художники решили поднять на уровень настоящего искусства творчество какого-либо среднего поэта, целостность изобразительно-выразительной ткани была бы сразу нарушена. Картины будут существовать сами по себе, а к ним придатком пойдут серенькие стихи. Должна быть родственность душ, взглядов, что мы и видим в данном случае. Художник и поэт, объединившись, стремятся увидеть и понять красоту и гармонию искусства, привнести в мир свет истины.

Из предисловия к сборнику Дмитрия Мизгулина «В зеркале изменчивой природы», написанном Юрием Перминовым, я узнал, что эта книга юбилейная, приуроченная к мудрой дате 50-летия. Хотелось бы, пусть и запоздало-виртуально, поздравить Дмитрия Александровича. Когда земная жизнь пройдена до половины, наступает пора подведения каких-то итогов. Сборник состоит из 50-ти стихотворений, что, как мне представляется, символизирует жизненный путь поэта. Открывается он стихотворением «Стремишься истину найти…», где поэт выразит свое жизненное кредо: «Чтоб выжить в жизни перемен, / Ни в чем не надо изменяться». Художественная система Дмитрия Мизгулина определяется неповторимой концепцией мира и человека, что обусловило своеобразие решения многих традиционных тем и проблем, глубину философских, этических и эстетических взглядов, оригинальность поэтического стиля. В поэзии Мизгулина (и это главное) присутствуют ценностные нравственно-философские категории, связанные с понятием родины, родного дома, православной веры, гармоничными отношениями между человеком и природой. Кстати, это стихотворение помещено на развороте, где изображен православный храм. Я думаю, что Аркадий Елфимов и Василий Валериус увидели ядро поэзии Мизгулина не в каких-то внешних проявлениях, а в сердцевине русского духа, русской души. Как скажет поэт:

Чтобы осень жизни принимая,

Гроздь рябины жадно сжав в горсти,

Журавлей последних провожая,

Мне покой и веру обрести.

(«Свадьбы. Дни рождения. Крестины…»)

Православная основа русского бытия всегда была сокрыта в самом сердце России, в самых глубоких корнях народного мироощущения. Религиозное мирочувствование в стихах Дмитрия Мизгулина обнаруживается постоянно. Достаточно назвать «Рождество», «Морозы грянули. Крещенье…», «Ангел-хранитель», «Утренний ангел», «Погаснут светила в полуденный час…», «Духов день». Замечу, что это связано с религиозным поиском, который прослеживается во всей книге. Так, в стихотворении «Духов день» автор пишет:

Все земные законы круша,

Время мчится, сметая преграды…

Но бессмертной пребудет душа.

Вот об этом подумать и надо.

Духов день в православном календаре рассматривался как время очищения человеческой души от всего греховного и нечистого. Богооставленность, может быть, самая страшная беда, которая обрушилась на русский народ. Ныне мы переживаем время смуты. Как и в далеком XVII веке, царствуют Лжедмитрии, власть бессильна что-либо изменить, налицо духовно-нравственный кризис. Недавно мне довелось выступить на телевидении с разъяснением смысла Дня народного единства, который 4 ноября отмечала Россия. Я убедился, что мало кто помнит историю этого праздника. Связан он с победой ополчения Минина и Пожарского над поляками. Случилось это в 1612 году, когда бойцы народного ополчения под предводительством Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского штурмом взяли Китай-город, положив начало освобождению Москвы от польских захватчиков. По преданию, в это время в Московском Кремле томился архиепископ Арсений. И вот как-то во сне к нему явился Сергий Радонежский и сказал, что Русь будут спасена, если покается в своих грехах. На целых три дня Россия погрузилась в молитвенное молчание. Молились все - от кабацкого ярыжки до князя. По прошествии трех дней вся великая Русь по зову нижегородцев встала на защиту Москвы. «Купно за едино. Вместе за одно!» - эти слова стали девизом войска. Русь была спасена.

Митрополит Иоанн говорил: «Чтобы выздороветь духовно, необходимо исправит содеянное. Поэтому у нас есть только один путь возрождения – это путь Веры, путь раскаяния в прошлых грехах и молитвенного прибегания под всемогущий покров Божий. Восстановление России немыслимо без духовного выздоровления». Удивительно тонко почувствовали православное слово Дмитрия Мизгулина фотограф Аркадий Елфимов и книжный график Василий Валериус. Картины, как и стихи поэта, словно обращены за линию горизонта в Божественное неведомое. Так, в стихотворении «Снежный ангел» поэтическое слово погружается в какой-то вселенско-апокалиптический водоворот. И мы не знаем, что станет с лирическим героем: поглотит ли его мрак житейских страстей, либо он выйдет из него преображенным. Автор оставляет выбор за читателем:

Кому – в небесные края,

Кому – в земную тьму…

И буду долго-долго я

Смотреть вослед ему.

Молитвенно-созерцательное отношение к православной вере у Дмитрия Мизгулина как бы расширяет свое значение за счет изображенных на развороте православных храмов с маковками золотисто-небесных куполов, кружения снежинок в заброшенном парке. Человек погружается в православный быт, который ощущается во всем: в человеке, в природе, во всем мире. Мне думается, что соавторов поэта привлекает в Дмитрии Мизгулине не только его поэтическое слово, но тот православный свет, который таится в стихах. Потому так легко и в то же время радостно-трудно это духовное познание жизни. Как скажет автор: «Пусть благодать Святого Духа / На нас, сердешных, снизойдет…». В стихотворении «Жизнь уходит понемногу…» он сумел проникнуть в глубинную метафизическую суть конфликта исконно присущего русскому народу религиозного взгляда на мир и вещественно-прагматическим сознанием рыночных демократов:

Жизнь уходит понемногу.

День прошел – и слава Богу,

Как вода в реке.

Наши чувства, наши думы –

Словно след волны угрюмой

На речном песке.

 

Грузим душу чем попало.

Очерствела и устала

Бедная душа.

Может быть, остановиться,

Осмотреться, помолиться

Тихо, не спеша?..

 

Молим Бога об удаче.

О достатке. А иначе

Что еще просить?

А душа? Душа в сомненьи,

Ведь пора бы о спасеньи

Слезно голосить!

 

С Богом и легко и просто!

Лодка. Церковь у погоста.

Темная река.

Чайки кружат над водою,

И с тревогою немою

Мчатся облака.

Я привел полностью это стихотворение, ибо оно позволяет раскрыть особенности картины мира и человека в поэзии Мизгулина. После десятилетий атеистического вакуума мы потянулись к вере. Естественно, что и в поэзии все чаще и чаще стали появляться стихи, где в большей или меньшей степени присутствуют христианские образы и мотивы. Для некоторых стихотворцев обращение к Богу становится чуть ли не визитной карточкой. Некоторые заходят настолько далеко, что уже и с Господом говорят уже по-свойски, делая его равным себе. Кто-то запросто свергает русских гениев (вспомним, с какой легкостью свергали Пушкина Абрам Терца в «Прогулках с Пушкиным», или же Анатолий Мадорский, написавший злой пасквиль «Сатанинские зигзаги Пушкина»). Можно вспомнить претендующие на эстетическую оригинальность стихи Вознесенского, у которого также особо-панибратское отношение к Богу, ничего общего не имеющего с православием. С другой стороны, немало в нашей поэзии и таких авторов, которые, написав десяток-два стихотворений, где есть слово Бог, спешат заявить о себе как о продолжателях духовной поэзии. Ничего этого нет в стихах Дмитрия Мизгулина. С нигилистами он не может быть рядом в силу своей духовности и ментальности. Что же касается православной темы в его произведениях, то хочу заметить, что его религиозное чувство всегда сдержанно, строго и мудро. Ни в одном стихотворении поэт не выпячивает напоказ свои чувства. Как человек ищущий, он пытается понять тайну жизни, духовную истину. Обратим внимание на последнюю строфу упомянутого стихотворения.

С Богом и легко и просто!

Лодка. Церковь у погоста.

Темная река.

Чайки кружат над водою,

И с тревогою немою

Мчатся облака.

Святость горнего мира, к которому стремится лирический герой, это нелегкий путь, путь сомнений, ошибок и падений. Не отсюда ли та «немая тревога», с которой мчатся облака? Ибо внутренний труд по очищению своего сердца от соблазнов очень тяжел. И поэт не учит, не изрекает высокие истины, не встает в позу проповедника – он сам проходит этот путь, сам ищет духовные опоры. И как тут не вспомнить завет Иоанна Кронштадского: «Возвратись, Россия, к святой, непорочной, спасительной, победоносной вере своей и к святой церкви – матери своей – и будешь победоносна и славна, как и в старое верующее время. Полно надеяться на свой кичливый, омраченный разум. Борись со всяким злом данным тебе от Бога оружием святой веры, Божественной мудрости и правды, молитвою, благочестием, крестом, мужеством и преданностью твоих сынов».

Следует обратить внимание и на поэтическую функцию памяти в художественном сознании Дмитрия Мизгулина. Это не только источник прошлой информации, но и форма выявления вечных категорий: добра, веры, любви к людям. Можно назвать такие стихи, как «А вспомнишь – на память приходят не даты…», «Нашей памяти долгий свет…», «Бессонница», «Похоже, слишком много знаю…», «Память», «Жизнь не просто прошла – пролетела…» и др. Экспрессивно-личностное начало в последнем стихотворении усиливается исповедальной формой. Акцент делается на сокровенных мыслях и чувствах автора. Это замечательное стихотворение хотелось бы привести полностью:

Жизнь не просто прошла – пролетела.

Оглянуться б – да поезд умчал.

И беззвездная ночь онемела,

И разбилась вода о причал.

 

Жизнь не просто прошла – а промчалась.

Заклубился туман над рекой.

И полуночи птица вскричала,

Захлебнулась таежной тоской.

 

Жизнь не просто прошла. Так не просто…

Мне, мальчишке, как будто вчера,

Так хотелось быстрее стать взрослым,

Так хотелось… И осень пришла.

 

Облетают последние листья,

Завтра грянет мороз поутру,

И рябины оранжевой кисти

Зазвенят на студеном ветру.

В первой строфе емко и образно создаются образы прошлого. Здесь и «беззвездная ночь», и «речной причал». Память поэта отбирает те картины и образы, которые навсегда остались в его сердце. Вторая строфа усиливает тот поэтический образ, который был создан ранее: речной туман, полуночная птица, таежная тоска. Есть что-то прочное и незыблемое в этой малой родине, с ее утренними морозами, звенящей на студеном ветру рябиной. Эти следы памяти, как жизненные меты, остались навсегда в душе лирического героя. Возникает мотив превращения конечного в бесконечное, временного в вечное. Мизгулин поднимает важнейшую проблему человеческого бытия, которая существовала и будет существовать всегда. Есть незыблемые основы человеческой жизни, не подверженные времени, политике, идеологии. Может быть, именно поэтому Дмитрий Мизгулин так внимателен к общечеловеческим проблемам. Философские размышления автора и его героя о смысле жизни, о подлинных и мнимых ценностях, стремление подвести итоги пройденного пути, образуют особый психологический комплекс. Важнейшими для поэта оказываются проблемы смысла жизни, личностного самоопределения. Устойчивый интерес поэта к этим вопросам свидетельствует о выраженной философичности его поэзии и универсализме художественной картины мира.

По своей поэтической натуре Дмитрий Мизгулин прежде всего поэт-лирик. Это не значит, что в его стихах отсутствуют гражданские темы. Человек своего времени, он не мог остаться в стороне от проблем века. Чувства и размышления поэта о сегодняшнем дне придают его стиху неповторимость и оригинальность. В стихотворении «Была когда-то Родина…» он пишет:

Была когда-то Родина. А ныне

В своей стране живу как на чужбине,

Где дикторы с акцентом говорят,

Где исчезает человечность быта,

Где состраданье напрочь позабыто,

Где вывески английские горят.

Сказано смело, жестко, но такова реальность нашего бытия. И все же повторюсь, что гражданская поэзия уступает место поэзии лирической, философским размышлениям о смысле жизни. Да и сам поэт признается:

Другие дни. Другие даты.

Иная Родина и речь.

Но в ожидании расплаты

Суметь бы душу уберечь.

(«Похоже, слишком много знаю…»).

Щедро одаренный человек, он и в природе стремиться найти гармонию:

Я искал взаимности у леса,

У полей, мерцажщий белесо

В тусклом свете матовой луны,

У реки, спешащей суетливо

К тихой глади сонного залива,

У осенней гулкой тишины…

(«Я искал взаимности у леса…»).

Ни одно из времен года не прошло мимо поэта, ибо времена года по-своему символизируют человеческую жизнь. Поэт создает многоплановый поэтический мир, где есть все: красота и увядание, любовь и разлука, жизнь и смерть, вера и неверие, радость бытия и тоска одиночества. В лирике Мизгулина мир природы и мир человека, мотивы забвения (утраты) и воспоминания (обретения памяти), мысль о преходящности всего живого на земле и неизбывности, вечности человеческой памяти сливаются в гармоническом единстве.

Ну а нынче – все звенит весной.

Что природе наши мысли, муки?

Птицы возвращаются домой

После зимней тягостной разлуки.

(«Птицы возвращаются домой»)

Или еще:

И постепенно развеялся мрак,

Силу листва набирает…

Только душа не проснется никак,

Не отойдет, не оттает.

И закончить свои размышления о поэзии Дмитрия Мизгулина мне бы хотелось словами П.Флоренского, который писал: «Верь в Истину, надейся на Истину, люби Истину», - вот голос самой Истины, неизменно звучащий в душе философа. И если бы его постигла неудача с первою попыткою веры, он с удвоенною решимостью взялся бы за нее снова». Так вот «свет истины», несомненно, бывает виден истинным поэтам. И Дмитрий Мизгулин, поэт духовного направления, на протяжении всего творческого пути провозглашает этот голос истины.

Print Friendly, PDF & Email