Знаменитое своей русофобией сочинение маркиза де Кюстина «Россия 1838 года» вызвало негодование всей русской читающей публики и смутило даже Герцена. И никто не заметил тайного и непроизвольного восхищения талантливостью опасного для Европы народа, никто не заметил дифирамбов, скрытых под покровом тенденциозной критики. Общий настрой книги таков: да, народ этот - неисправимый раб, он аморален, он оккупирует в будущем Европу, но при всём при том он эстет, он артистичен, обаятелен и прежде всего поэт. В самом деле, как можно любить эту бескрайнюю плоскую равнину с чахлой, унылой растительностью? А этот несчастный народ боготворит свою землю именно за унылость. « Унылость русских песен, - пишет Кюстин, поражает всех иностранцев; но музыка эта не только меланхолична, она - учёная и сложная, она слагается из мелодий, являющихся плодом вдохновения, в то же время из очень изысканных гармонических комбинаций, какие в других странах получаются лишь путём изучения и расчёта… Певцы сельских квинтетов исполняют ряды аккордов неожиданных, прерываемых руладами и деликатными украшениями… Пение русских крестьян- громкое причитание в нос, очень неприятное в одноголосном исполнении, но в исполнении хоровом эти жалобы принимают серьезный религиозный характер… Размещение различных партий, композиция, неожиданные вступления голосов – всё это трогательно и никогда не бывает пошло… глубокая меланхолия напевов, особенно тех в которых напускная весёлость создается живостью удалого движения…»

Напротив, мистическая меланхолия поэта – символиста Метерлинка никого не удивляет. Это, говорят, меланхолия здоровяка. Метерлинк, по воспоминаниям, был похож на спортсмена, на неотёсанного шофёра, а никак не на утончённого поэта, подобного женственному Рембо.

« Три сестры слепые (есть надежда, есть).
Взяли три слепые лампы золотые…

Три сестры на башне (трое, ты и я)
Три сестры на башне
Ждут в тоске всегдашней…»
Метерлинк. Перевод Брюсова

Вот ещё примеры меланхолии здоровяков, плачущих от избытка силы:

«… В небесах торжественно и чудно;
Спит земля в сиянье голубом.
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? Жалею ли о чём?..»
Лермонтов

«… Скучно, грустно!
Ямщик удалой,
Разгони чем- нибудь мою скуку…»
Некрасов

«Ich weiss nicht, was soll es bedeuten,
Dass ich so traurig bin…»

Не знаю, что значит такое,
Что скорбью я смущен…
Гейне. Перевод Блока

«Эх, кабы Волга, матушка,
Да вспять побежала,
Кабы можно было начать жизнь сначала…»
А. К. Толстой

«… На свете счастья нет,
Но есть покой и воля…»
Пушкин

А теперь открываем сборник стихов сибирского поэта Дмитрия Мизгулина. Сборник изящно издан, с большим тактом. Дизайнеры не только талантливы, но и добросовестны. Каждое стихотворение обволакивает фрагмент пейзажа, любовно подобранного, идеально соответствующего умонастроению поэта.
Вообще, иллюстрация не должна быть доскональной, а предпочтителен скорее парафраз, с тем расчетом, чтобы литературный текст сам собою генерировал фантазию читателя, нисколько не направляемую иллюстрацией. Но в этом сборнике всё на удивление деликатно. Природа, аккомпанирующая стихам, отнюдь не чахлая, напротив, разнообразная и роскошная. В иных случаях создается дизайнерскими компьютерными приемами некая фантасмагория, подчеркивающая крайнюю степень меланхолии, переходящую почти в отчаяние:

«Погаснут светила в полуночный час
В преддверье крушенья эпохи.
Они пожалеют, что тронули нас,
Что песню прервали…»

В этом странном стихотворении много смыслов.

Оно даже перекликается с знаменитыми Скифами Блока.
После распада СССР мир дал роковой перекос и многие трещины. Кажется, и природные катаклизмы предупреждают нас о приближающемся конце нашего витка цивилизации.

А вот ещё одно стихотворение, исполненное искренним патриотизмом, так, что слова, идущие от самого сердца естественно облекаются в хорошую поэтическую форму:

Была когда-то Родина. А ныне
В своей стране живу, как на чужбине,
Где дикторы с акцентом говорят,
Где исчезает человечность быта,
Где состраданье напрочь позабыто,
Где вывески английские горят…

Лично я не испытываю особого беспокойства по поводу английских вторжений в русский язык, обозначающих экономическое превосходство англосаксов. Обыватели падки на псевдокомфорт, а народ – пересмешник и языкотворец со временем найдет достойное место словам: шоппинг, драйв, айсберри, киллер, вау и т.д. Стоит только вспомнить судьбу тюркского слова сарай или как французское cher ami превратилось в шерамыжник.
Заметим, что народ склонен превратить в карикатуру, обесчестить любой общественный строй, навязанный ему сверху, а заодно уж и обслуживающую этот строй языковую фактуру.

Читаешь сборник, любуясь оформительскими ухищрениями, отложишь книгу, задумаешься о многом и перелистаешь твёрдую драгоценную страницу двухсотграммовой бумаги для дальнейшего чтения. Всё это доставляет удовольствие.

Основная же тема стихотворных сюит, расположенных посезонно, основной мотив суть сожаления об уходящем времени. Такую меланхолию обыкновенно испытывает только работяга, для которого дни мелькают в повседневной текучке.

Жизнь – работа. И перечень дел.
Нет привычным заботам предела.
Не заметишь, как сын повзрослел.
Не заметишь, как мать постарела.

Правильно, человек создан для труда. Труд, труд во имя идеи труда.
«Владыкой миры будет труд». Человек здоров и счастлив, пока работает. Но наступает весна, а поэт тоскует о безжалостной зимней пороше. Уходит весна, жалко осыпающегося цветения черёмухи и яблонь.
Вот и жаркое лето, природа роскошно бушует, а тут как раз надо работать. Хочется воздать хвалу облакам, любоваться купами деревьев, травами, кроткой и долгой зарёй, освещающей лес магическим тихим светом.
Вспомним Маяковского:

Я крикнул солнцу:
Дармоед!
Изнежен в облака ты.
А тут,
Не знай ни зим, ни лет,
Сиди,
Рисуй плакаты!

Одно из стихотворений Дмитрия Мизгулина хочется показать полностью:

Ну, вот и закончилось лето,
Кометой сверкнув в небесах,
И осени близкой приметы
Заметны в полях и лесах.

Туманятся крупные росы,
И травы приникли к земле,
И светятся тускло берёзы
В холодной сиреневой мгле

В преддверии скорой разлуки
Сомнения и страхи легки.
Я без сожаления и скуки
Приемлю теченье реки.

И песня моя отзвучала
В цветах отгудела пчела
И лодка моя от причала
Неслышно отчалила.

Что это в последней строке? Что за ритмический сбой? Авангардисткой приём в духе Пригова или недобросовестность редактирования? А ведь проще было бы окончить словами: «…невидимая отплыла». Но это выходит за рамки моей компетенции. Я хочу сказать, что это одно из сильнейших стихотворений сборника своей меланхолией напоминает мне картину финского художника Галлен Каллелы «Отплытие в Туонелу». Молодежь отплывает в страхе и отчаянии, иные плачут, а старцы смотрят в чёрную воду с философским спокойствием. Сам автор (автопортрет) с мастерком в руке просто отвернулся и думает о работе. Его презрение ко всему, кроме труда возможно и не затянет его в роковую реку.

Легко сказать: «…Землю попашет, попишет стихи…», а ведь рабочий мотор иногда перегревается и тут наступает бессонница. Одно из сильнейших стихотворений сборника так и называется БЕССОННИЦА. Тусклыми и туманными образами очень точно схвачено сладко-мучительное состояние ночного полусна. Мысли путаются, ловишь за хвост конец мысли, а где начало? И зачем об этом подумал?

Стихотворению БЕССОННИЦА родственно последнее стихотворение сборника «По тем адресам, где когда-то я жил…». Оно замечательно по ритму и, опять завершается ритмическим сбоем. Изысканный ритм стихотворения напоминает ритм знаменитой баллады А.К. Толстого «Князь Курбский»

… В тумане забвенья плывут города,
В которые я не вернусь никогда,
Но нет сожаленья и муки
От этой последней разлуки…

Таковы некоторые, но далеко не все, ассоциации, вызванные прочтением стихов сибирского поэта Дмитрия Мизгулина. Повторяю, сборник доставляет удовольствие и хочется читать его понемногу каждый день. Но, если бы мне довелось оформлять его, то я снабдил бы ещё классическими примерами пластической меланхолии. Миниатюрами англичан Николаса Хиллиарда и Исаака Оливера, «Отчаявшимися душами» Фердинанда Ходлера или замечательными гравюрами Владимира Фаворского. Одна из них изображает Лермонтова, бросившего на землю белый картуз, лежащего и смотрящего в небо. Другая изображает лежащего на земле Ломоносова, бросившего парик на землю. Человек раскрепостился, бросил головной убор на землю, оторвался от земли и парит в небесах.

Михаил Верхоланцев, художник. 8 июля 2014 года.