Main menu

Диалог с ангелом

Эта книга удивительным образом заключает в себе множество пространств и голосов. Диалог между ними начинается прямо с обложки. Сразу бросается в глаза розовый, вроде бы небрежный, даже случайный мазок кисти художника. Он зацепился за синий прямоугольник с именами авторов (фотохудожника и поэта) и идет поперек строгого, серо-стального фона. Авторы словно бросают вызов читателям: «Смотрите! Такая непростая, состоящая из диссонансов, контрастов, противоречий современная жизнь!» Читатель должен понять и увидеть, что прошло время одномерных, плоских решений, традиционных видовых фотоальбомов с аккуратной подборкой хрестоматийных стихов «о природе». «Получите наш XXI век, наше III тысячелетие!».
Этот диалог вовсе не стремится перейти в площадной, футуристический крик, безоглядно порывающий с прошлым. Потому что среди голосов, собранных в книге, явно слышен голос вечной красоты, чаемого и гармоничного миропорядка, следы которого можно встретить на каждом шагу. Художнику нужно лишь внимательней всматриваться в окружающее. Разговор получается приглушенный, но от этого не менее драматичный.
Откроем книгу почти наугад. Вот трубящий ангел с распахнутыми крылами застыл на шпиле башенки тобольского кремля. И тут же, чуть поодаль, c другой башенки ему откликается второй небожитель с опущенными крыльями. А вокруг «небес бесконечных свеченье» (Дм. Мизгулин), покрывших сибирскую землю чистыми снегами (фотография Арк. Елфимова). Как тут не вспомнить! Ведь так громко, на долгие века сказал С. У. Ремезов: «Подобен сибирский град Тоболеск ангелу!». И как подтверждение в правом нижнем углу книжного разворота улыбается радостная, сияющая «иконка»: юная, весенняя мама на качелях с младенцем на руках. Вот оно счастье жизни, когда небесное и земное слиты в нераздельном единстве.
Но тревога, мысль о бренности бытия не уходит. Голос поэта Дмитрия Мизгулина на той же странице напоминает: «Вострубят ангелы пора…». И завершается стихотворение лапидарным итогом:
Земные дни во мгле верша,
О небе думает душа.
Диалог продолжается: следующий, черно-белый, а, точнее, серо-черный разворот книги (фотография П. Кривцова) откровенно апокалиптичен. Это статуя поверженного ангела с расколотым крылом, распластавшаяся на земле, на тюках чего-то повседневно-промышленного, рядом с протектором грузовика и т. п. Как будто все сказано прямо и без обиняков: жизнь идет своим жестоко-бессмысленным чередом («Век шествует путем своим железным…», как написал когда-то Евгений Боратынский) и ей уже не нужны ангелы и прочие небесные «излишества». Это подчеркивается и пересекающим пространство разворота, словно процарапанным по фотографии белым электрическим проводом своего рода приземленным (заземленным!) напоминанием о былых небесных грозах с их громами и молниями. Но и тут, в изображении катастрофы обыденного надругательства, красавец-кот, настороженно поместившийся на фотографии по соседству с ангелом, вселяет если не веру, то какую-то надежду: красота и сокровенная теплота жизни все равно должны избежать зла. Стихи Дмитрия Мизгулина откликаются на эту тему, обличая современную жизнь:
В царстве срама и хама
Ни любви, ни стыда,
Жили раньше без храма
И теперь не беда.
Но поэт все равно убежден в том, что у беса «слишком коротки руки не достать до небес»:
В горних высях струится
Ослепительный свет,
Через эту границу
Никому хода нет.
Это стихотворение как бы всплывает на рябоватую поверхность водной глади вместе с царственно-нарядными кувшинками. И фотография Арк. Елфимова служит ему не иллюстрацией, а подтверждением, но на другом художественном языке: мир прекрасен в каждом своем живом проявлении, потому что он Божий. Порукой тому православный крест на заснеженной равнине в «иконке» в правом нижнем углу книжного разворота, строгая графичность которого «утепляется» человеческими следами на белой глади и такой «домашней» скамеечкой у подножия креста.
Книга «Утренний ангел» распахнута навстречу миру, сложному и многообразному. Тут и ледяные торосы причудливо громоздят толпы белых фигур, вытянувшихся навстречу весеннему солнцу. И раздолье речных половодий, и виды сибирских городов с высоты птичьего полета, и захватывающие дух полевые просторы с оранжево-желтыми вспышками осенних лесов и урочищ, и хрустальная чистота зимнего неба, словно замершего в восхищении перед красотой, открывшейся ему на земле. Постепенно диалог разрастается, захватывает новые пространства и дали, прошлое и настоящее. Появляются могучие, явно доисторические раскидистые деревья, стройные храмы и приземистые крепости, цветущие сады и луга, заиндевевшие от сурового мороза старинные ворота и калитки, столбы дыма над крышами домов и утренние туманы над рекой. Книга превращается в фантасмагорию цвета и красок, времен года, разнообразных оттенков и полутонов, грандиозных панорам и мельчайших деталей (фотографии Арк. Елфимова).
Тут и Пушкин-лицеист скульптора Г. Додоновой, который изящно и привольно раскинулся на лужайке под кронами уже отцветшего яблоневого сада в Михайловском. И деревянное многоглавие Покровской и Преображенской церквей в Кижах, запечатленных на дальнем плане, а впереди потемневший от времени величественный дом-корабль Ошевнева с опоясывающими его резными галереями и балконами, оконными наличниками и причелинами (фотографии П. Кривцова). Все это называлось и называется по-разному, но обозначает одно: Русь, Российская Империя, Советский Союз, Россия, Отечество, Родина.
Совсем неслучайно автор предисловия к книге Валентин Курбатов завершает статью словами о «труде, мужестве и русской ясности пути под родным небом». В свою очередь Сергей Небольсин в послесловии вспоминает о тайне прекрасного, увиденного «по наитию ангела, а не просто житейским взглядом». Ведь «каждый несет в себе тайну, высказывание же о ее неразгаданности только намек словом или светотенью».
Вновь и вновь на страницах книги Аркадия Елфимова и Дмитрия Мизгулина появляется тобольский ангел, то вздымающий трубу к небесам, то опускающий ее долу. Ему с таким же упорством и настойчивостью отвечает поэт:
Догорают времена и даты
На закате сумрачного дня.
Радостно молюсь и виновато.
Господи! Не оставляй меня!

Пусть в ночи моя истает свечка,
Но очнусь счастливый поутру,
Чуя, как дрожит мое сердечко,
Как душа трепещет на ветру.

Print Friendly, PDF & Email