Main menu

Здесь, на земле, мы лишь учимся жить... А затем настаёт час, когда:

Вострубят ангелы - пора.
И никуда уже не деться.
Как будто кто-то со двора
Тебя домой зовёт – как в детстве,

так пишет поэт Дмитрий Мизгулин. Сердцем. И тут же вспоминаешь: «Кто не примет Цар­ствия Божия, как дитя, тот не войдет в него...» (Мк. 10:13-16).

«Вострубят ангелы...» – момент истины, когда суммируется все, что собирал в себе, в своем сердце всю жизнь человек, когда определяется с предельной четкостью – где сейчас и каково его сокровище (Мф. 6: 21).

И вспоминаются слова преподобного Исаака Сирина о том, что мир – величайший обманщик, и обман его познает человек лишь тогда, когда обнажит его мир от всего, что имел он, и вы­несет из ворот собственного дома, – тоже звучат:

Как будто ветер прокричал
Перед последнею разлукой,
Но в прошлом всё – вокзал, причал,
И счастье вперемешку с мукой.
И полетит душа, легка.
Туда, где обитают души...

Последняя черта, в сущности, уже проведена, это просто мы не знаем, в какой момент и как ее пересечем. Скоро или нескоро... В любом случае – скоро. Да, «Растает боль, исчезнет страх // И груз земного притяженья...», но все-таки стоит, обязательно стоит хотя бы на секунду оглянуться, чтобы спросить самого себя: «Быть может, это всё приснилось: // И это небо, эта высь // Как бы нечаянная милость...»

Жизнь – нечаянная милость. Или – радость, тоже нечаянная. Жизнь нам дана Господом; не сами мы ее для себя создали. Да только все мы должны своими трудами оберегать в себе свет веры, чтобы наши грехи, пороки, суета, беспечность, леность не заглушили этой радости. Думается, именно в таком понимании жизни – суть творчества Дмитрия Мизгулина и всех его земных забот. А земная жизнь – мгновение перед вечной, песчинка – в нескончаемых песках, капля – в безбрежном океане. Жизнь вечная не имеет конца. Как говорил митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (в миру Борис Дорофеевич Ярушевич), совершенная радость, вечная радость может быть только там, на небесах, и потому-то:

Земные дни во мгле верша,
О небе думает душа,

поскольку человек, изначально созданный Творцом по образу и подобию Божию, имеет внутреннюю потребность в общении с Ним. Без этого общения, подобно отрезанной от дерева ветви, он засыхает и умирает духовно, да и телесно. Его жизнь превращается в бессмыслицу, в пустое прожигание времени в погоне за удовлетворением земных потребностей, которыми нельзя удовлетвориться вполне.

А без трудов благих? Когда понимаешь, что «добро является добром лишь в том случае, если делающий его жертвует чем-то своим: сном, покоем и тому подобным», как сказал старец Паисий Святогорец? Человек не должен жить на земле праздно. Человек – это высшее творение Божие, которое призвано не просто есть, пить, спать и отправлять какие-то свои нужды. Господь видит в человеке Своего друга, помощника и со-работника, способного приумножить красоту и многообразие тварного Божьего мира...

Говоря обо всём этом общеизвестное, но мало понимаемое ныне многими из-за лени душевной, говорю о Дмитрии Мизгулине. Его «общеизвестное» несколькими словами не перечислишь: руководитель одного из ведущих банков страны, учёный, победитель многих профессиональных конкурсов, депутат, коллекционер, благотворитель... Главное: человек, умеющий так использовать свои дары и способности, что в его сознании соединилось понимание своей одаренности с ощущением того, как он должен этим даром распорядиться. Господь сказал: «Придите ко мне все труждающиеся и обремененные, и Аз упокою вы». То есть для того, чтобы человек успокоился, утешился, насладился каким-то ощущением полно­ты жизни, – он должен все время трудиться. И это – тоже о Мизгулине. И о поэте Мизгулине – тоже.

Здесь принято удивляться: «Вы представляете, Мизгулин-то ещё и поэт, и поэт замечатель­ный! Несмотря на то, что загружен по самую макушку многими обязанностями, несмотря на...» Или: «Такой крупный финансист, несмотря на то, что поэт...» Лучший банкир России... Ну, тогда давайте удивляться тому, что (речь не о сопоставимости масштабов личности или поэтического дара) выдающийся русский поэт Гавриил Романович Державин был губернатором Олонецким и Тамбовским, кабинет – секретарём Екатерины II, сенатором, министром юстиции и генерал-прокурором. Тому, что Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин был вице-губернатором в Твери и Рязани. Тому, что Аполлон Николаевич Майков после недолгой службы в Департаменте государственного казначейства в течение 40 лет прослужил в Комитете иностранной цензуры. Яков Петрович Полонский до конца своих дней служил секретарем Комитета иностранной цензуры. Лев Александрович Мей более десяти лет «тянул чиновничью лямку», а в Министерстве финансов служил автор «Вечернего звона» Иван Иванович Козлов. Арестованный в 1840 году по делу петрашевцев поэт Алексей Николаевич Плещеев в 1864 году был принят на должность ревизора в Контрольную палату Московского почтамта, где ему удалось сделать определенную карьеру, пройдя путь от коллежского асессора до титулярного советника... А Федор Иванович Тютчев? А Грибоедов? А Голенищев-Кутузов?.. И таких примеров – немало.

Вельможи! – славы, торжества
Иных вам нет, как быть правдивым, –

вспоминаем, возвращаясь к Державину, а еще:

Змеей пред троном не сгибаться.
Стоять – и правду говорить.

Вельможа – optimus, лучший, первостатейный... Но – не сгибающий выю перед троном, правду глаголющий. Такого можно представить ныне? Вельможа – вельми мочь.

Мизгулин – может многое... При этом – просто говорит то, что у него есть на душе. То есть, не возвышаясь, не строя «сложных техник» в общении, в слове поэтическом. У него есть то, что Станислав Куняев считает сердцевиной поэтического слова – простодушие. Редчайшее качество... Просто – значит, ясно:

Дрожащие тени ложатся
На светлые воды реки.
Опавшие листья кружатся.
Красивы, изящны, легки.

И пахнет так резко и странно
От свежей, промерзшей земли.
И в небе прозрачном, стеклянном
Чуть слышно звенят журавли,

И есть еще время до срока. <
Когда загудят провода.
Когда поседеет осока.
Когда потемнеет вода.

А кто сказал, что «Лучший банкир России» – optimus! – не может быть поэтом? Или поэт – лучшим банкиром? Если стихи пишутся неоскорбляемой частью души, сохраненной до сего дня. Если не предана та эпоха, когда мы катались на великах, пускали спички по весенним ручьям, сидели на лавочке, на заборе или в школьном дворе и болтали, о чем хотели. Когда мы придумывали игры с палками и консервными банками и ели вишни с косточками. Когда мы часами мастерили тележки и самокаты из досок и подшипников со свалки, а когда впервые неслись с горы, вспоминали, что забыли приделать тормоза.

То поколение породило огромное количество людей, которые могут рисковать, решать пробле­мы и создавать нечто, чего до этого не было, просто не существовало. У нас была свобода вы­бора, право на риск и неудачу, ответственность, и мы просто научились пользоваться всем этим. Помните?..

Ну да, ну да – сколько их, сочиняющих бездарно, но обвешанных с ног до филейных частей медальками, премиями и прочим барахлом? И они – клиенты какого-нито банка, но никак не его руководители. И что – вот они, могут считаться (быть) поэтами, а действительно талантливый человек – нет?

Прошу прощения за анекдот, ещё советский. Председатель колхоза говорит – у нас есть два пути решения проблемы – нереалистичный и реалистичный. С какого начать? Реалистичный – это, значит, прилетят инопланетяне и всё сделают. А нереалистичный – это мы сделаем всё сами. В этом смысле, Дмитрий Мизгулин – человек «нереалистичный», при этом считающий поэзию и работу непересекающимися мирами. И это – верно. Землю, образно говоря, пашут и стихи пишут никак не в одно и то же время, иначе беды не миновать. Или кто-то считает, что голова финансиста забита одними «сальдо-бульдо»? Ну, тогда бы он и женщину никогда не полюбил, не удивился бы свежему, но уже сколько раз виденному утру, не подхватил бы в застолье щемящую сердце песню:

Ах, барин, барин, добрый барин.
Уж скоро год, как я люблю,
А нехристь – староста, татарин
Меня журит, а я терплю.

Ах, барин, барин, скоро святки,
А ей не быть уже моей.
Богатый выбрал, да постылый –
Ей не видать отрадных дней...

А Мизгулин не только подхватить может, но и такое соло выдать, что всем этим глиномесам фанерным только и останется – заткнуться:

Из-за острова на стрежень.
На простор речной волны.
Выплывают расписные.
Острогрудые челны.

На переднем Стенька Разин,
Обнявшись, сидит с княжной.
Свадьбу новую справляет.
Сам веселый и хмельной...

Или кто-то считает, что голова поэта забита одними рифмами, размерами, клаузулами?.. Просмотрел-перечитал десятки интервью с Мизгулин, имею небольшой опыт личного общения с ним, но ни разу нигде не встретил, не услышал от него: «Я – поэт». Поэт о себе так не скажет. Не говорю: «настоящий поэт», поскольку других не бывает.

Любимый поэт Мизгулина – Тютчев, но Пушкин для него – тот, без кого жизнь не имеет высшего значения. Немая жизнь без красоты и мысли. Это должно происходить с каждым русским человеком. Восторгайтесь закатом и рассветом, первым снегом и детской улыбкой, опадающим кленом и цветущей вишней. Но найдите что-то у Пушкина, что внезапно кольнет вас в середине груди, и родит слезу в уголке глаза. Найдите эти строчки, чтобы вам перевести дух и сказать: «Надо же...»

К сожалению, не знаю, с чего начинался Пушкин для Мизгулина, но мне кажется, что он учился читать величайшего русского поэта и по иллюстрациям Бакулевского, который, как никто другой, передал в своих работах это «чрезвычайное... явление русского духа». Не знаю, может быть, именно через первое понимание Пушкина и начинался путь Дмитрия Мизгулина в поэзию – надо бы поинтересоваться, если представится такая возможность...

...Пушкин пишет портрет своего современника – поэта в «Египетских ночах». Портрет удачливого, талантливого и счастливого человека, но было одно «но» – несчастие писать и печатать стихи. Но в чём же это несчастье? Пушкин здесь же отвечает на этот вопрос: «Несмотря на великие преимущества, коими пользуются стихотворцы (признаться; кроме права ставить винительный падеж вместо родительного и ещё кой-каких, так называемых поэтических вольностей, мы никаких особенных преимуществ за русскими стихотворцами не ведаем) – как бы то ни было, несмотря на всевозможные их преимущества, эти люди подвержены большим невыгодам и неприятностям. Зло самое горькое, самое нестерпимое для стихотворца есть его звание и прозвище, которым он заклеймён и которое от него никогда не отпадает... Задумается ли он о расстроенных своих делах, о болезни милого ему человека, тотчас пошлая улыбка сопровождает пошлое восклицание; верно, что-нибудь сочиняете!» По мнению Пушкина, русский поэт не принадлежит себе, но обществу, хочет он этого или не хочет. Но на показ выставлять это служение не стремится ни один из этой братии. Так было. А сейчас многое – именно напоказ. И многие. Звенят, бряцают словом «Поэт», держа в уме, прежде всего, самих себя – суетных, велеречивых, не задумываясь о том, что давно находятся «В путах пресловутого прогресса, // Словно бы в цепях у сатаны...», говоря словами Дмитрия Мизгулина. И – как ещё один пример «нереалистичности» – другие его слова, из интервью: «При взгляде на сегодняшний мир возникает чувство, что тьма наступает повсеместно. А мы тут энергосбережением увлеклись. Света надо больше. Просвещенности... Ее сегодня не хватает даже национальным элитам, в первую очередь – национальным элитам». И поэт, которому противно любое величание, говорит о сокровенном:

Безнадежно устав от прогресса.
От вселенских дорог вдалеке.
Золоченым сентябрьским лесом
Выйду к утренней тихой реке.
Тяжелы её синие воды.
От далёких полуночных стран
По велению вечной природы
Волны катит она в океан.
В белый лёд превратится движенье.
Шум застынет в полярной тиши.
Будет русло меняться. Но время
Не остудит движенья души.
Под громадой застывшего льда
Будет вечно струиться вода.

Поэт без сострадания – не поэт, а фарисей.

Именно, со-страдание, со-чувствие, со-переживание, когда ты вместе с кем-то в одном чувстве и переживании, когда не делишь на своих и чужих, когда несёшь общую вину, – это и не даёт заслонить собою «законы вечные природы».

Поэт и живёт по этим законам, потому-то не могу представить стихи Мизгулина в каком-нибудь «навороченном» электронном варианте с шумными движущимися картинками, какие видел в исполнении студентов – учеников Василия Валериуса, замечательного, тем не менее, художника книги. Потому что такие картинки – всегда нечто разжёванное. А тишина, родившаяся из шелеста страниц – это основа молитвы. Уйдёт из жизни молодых этот чуть слышный шелест – уйдёт таинство жизни. Чуда не будет! Того, что мы видим, если замечаем, всегда:

Застыли великие реки.
Притихли нагие леса.
От сумрачной хмари навеки
Очистил Господь небеса...

Прозрачны промерзшие дали,
И видится так далеко,
И осени хмурой печали
Развеялись утром легко.

Не так ли, в сомненьях запутан.
Нисходишь во мрак неспеша.
Но вдруг в роковые минуты
Становится зрячей душа.

«...ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет её, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет её» (Мф. 16:25).

Каждый человек – христианин не может не стремиться к тому, о чем молился Спаситель «... да будут все едино; как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино...» Умение простить, воспринять чужую беду как свою, не отказаться от помощи и сочувствия – это и есть основа христианского мировоззрения и миропонимания:

В водовороте модных мнений
С потоком мутным не кружись.
Не будь в плену чужих сомнений.
Почаще Господу молись.

Иди вперед своей дорогой
Без суеты и не спеша.
И помни лишь одно – для Бога
Твоя бессмертная душа.

Многие нынче путают духовную поэзию с душевной. Духовная (православная) поэзия – это поэзия Церкви: стихиры, каноны, тропари, кондаки и т. п., то есть вся наша богатейшая многовековая гимнография.

Но это не значит, что поэт, чьи стихи называют по ошибке духовными, пишет стихи душевные (если уж мы договорились: либо то, либо это). Далеко не каждому дано – как, впрочем, и ранее – талантливо воспевать «стройки коммунизма»: невсегда, далеко не всегда стихотворцы «выезжали» на одной только теме. Как сейчас иные пытаются выезжать на «духовности»: «Ни стыда не ведая, ни срама, // С просьбами о счастье на устах // Всё толчемся в православ­ных храмах, // Словно бы в присутственных местах...»

Да, в поэзии душевной, внецерковной есть духовные темы, есть вопросы, есть некая духовная тональность и интонация. Она подводит человека к краю его сердца. Заглянув за этот край, человек может увидеть свою духовную глубину. Как сказал православный священник и поэт о. Виктор Теплицкий, поэзия души подводит нас к дверям духа. Именно поэзией души можно назвать поэзию Дмитрия Мизгулина. Поэзию, где нет фальши. Мировоззрение может быть у всякого своё – это вопрос свободы, но фальши в строке быть не должно. Лучше не писать вообще, чем писать фальшиво.

И ведомо Дмитрию Мизгулину многое из того, что утишает земные печали, помогает нам выжить, выстоять. И он напоминает, не позволяет нам забыть о том, что не уныние правит миром:

Догорают времена и даты
На закате сумрачного дня.
Радостно молюсь и виновато:
Господи! Не оставляй меня!

Пусть в ночи моя истает свечка.
Но очнусь счастливый поутру.
Чуя, как дрожит моё сердечко.
Как душа трепещет на ветру.

«Нереалистичный» Дмитрий Мизгулин, которого сама жизнь (вернее, отношение к ней) подвела к дверям духа...

А звания, титулы, должности выношу за границы своих размышлений о нём... Кто захочет узнать об этом, узнает без меня, так захотевшего сейчас услышать, «как степной полынный ветер // Говорит на русском языке...»

Print Friendly, PDF & Email